Дерево растёт в Бруклине

Не успели оправиться от изумления, в которое повергло всех рождение сына Сисси, как дядя Вилли Флиттман дал повод для пересудов. Вилли попытался записаться в армию, его забраковали, после чего он уволился с работы, пришел домой, объявил, что он неудачник, и лег в постель. Он не пожелал встать ни на следующий день, ни через день. Сказал, что не встанет с постели и пролежит в ней, пока не умрет. Вся его жизнь – сплошная неудача, и теперь он намерен положить ей конец, и чем скорей, тем лучше.

Эви послала за сестрами.

Эви, Сисси, Кэти и Фрэнси стояли возле большой медной кровати, в которой обосновался неудачник. Вилли бросил взгляд на решительных, волевых женщин Ромли, которые выстроились в шеренгу, и простонал:

– Я неудачник.

И укрылся одеялом с головой.

Эви толкнула Сисси, и та приступила к работе. Сисси обняла Вилли и прижала бедолагу к своей груди. Она убеждала его, что герои не только в окопах – много героев трудится на благо своей страны на оборонных заводах. Она говорила и говорила, пока Вилли не загорелся таким желанием содействовать победе, что выскочил из кровати и велел тете Эви бежать стремглав за его брюками и ботинками.

Стив работал мастером на оборонном предприятии на Морган-авеню. Он взял Вилли на хорошо оплачиваемую работу да еще дал подработку на полставки.

В семье Ромли существовала традиция – мужчины оставляли себе все дополнительные деньги, которые получали – будь то чаевые или плата за сверхурочную работу. С первых сверхурочных денег Вилли купил себе басовый барабан и пару цимбал. Все вечера (кроме тех, когда работал сверхурочно) он играл на барабане и цимбалах, сидя в гостиной. Фрэнси подарила ему на Рождество губную гармошку за доллар. Он привязал гармошку к палочке, а палочку прикрепил к поясу, чтобы играть на гармошке без помощи рук. Он пытался управляться с гитарой, гармошкой, барабанами и цимбалами одновременно. Хотел стать человеком-оркестром.

И вот по вечерам он сидел в гостиной, дул в гармошку, перебирал струны гитары, бил в барабан и бряцал цимбалами. И страдал из-за того, что он неудачник.

51

Когда гулять стало холодно, Фрэнси записалась в Общинный дом на курсы шитья и танцев.

Она училась разбираться в выкройках и управлять швейной машинкой. Надеялась, что со временем сама сможет шить себе платья.

Она также осваивала танцы, которые назывались бальные, хотя ни она, ни ее партнеры не рассчитывали когда-нибудь оказаться на мероприятии, именуемом «бал». Иногда ей попадался в партнеры набриолиненный местный сердцеед, который ловко танцевал и требовал, чтобы она считала шаги. Иногда ее партнером становился пятнадцатилетний подросток в шатнишках до колен, и тогда она требовала, чтобы он считал шаги. Ей нравилось танцевать, и она все схватывала на лету.

Начала она готовиться и к экзаменам.

– Что за книгу ты читаешь, Фрэнси?

– Геометрию, взяла у Нили.

– Что такое геометрия?

– Предмет, который сдают на экзаменах в колледж, мама.

– Хорошо, только не засиживайся долго.

– Как поживают моя мать и сестры? – спросила Кэти у страхового агента.

– Во-первых, я только что застраховал детишек вашей сестры – Сару и Стивена.

– Да она же их застраховала сразу после рождения – платит по никелю в неделю за полис.

– О, это совсем другой полис. Страхование на дожитие.

– Что это значит?

– Чтобы получить деньги, нужно дожить до определенного возраста. Дети получат по тысяче долларов каждый, когда им исполнится восемнадцать лет. Эта страховка позволит им учиться в колледже.

– Бог ты мой! Сначала роды с доктором в больнице, теперь страховка для колледжа. Что еще она придумает?

– Нет писем, мама? – как всегда, спросила Фрэнси, придя домой с работы.

– Нет. Только открытка от Эви.

– Что у них нового?

– Ничего. Они снова переезжают из-за того, что Вилли барабанит, а больше ничего.

– Куда они переезжают?

– Эви нашла домик на одну семью на Кипресс-хилл. Не понимаю, это еще Бруклин?

– Это по восточной ветке в сторону Нью-Йорка, на границе Бруклина с Куинсом. Недалеко от Кресент-стрит, последняя остановка бродвейской электрички. Думаю, она так и будет последней, пока электричку не пустят до Ямайки.

Мария Ромли лежала в своей узкой белоснежной постели. На голой стене над ее головой висело распятие.

Три ее дочери и Фрэнси, старшая внучка, стояли возле кровати.

– Ох, мне восемьдесят пять, и чует мое сердце, что это моя последняя болезнь. Я не боялась жизни, поэтому не боюсь смерти. Я не буду кривить душой и говорить: «Не плачьте обо мне, когда я умру». Я любила своих детей, старалась им быть хорошей матерью, и странно, если мои дети не заплачут обо мне. Но пусть ваши слезы будут светлыми и недолгими. И пусть они принесут вам мир и покой. Знайте, что я буду счастлива. Я увижусь с великими святыми, которых так любила всю жизнь.

Фрэнси показывала девушкам в комнате отдыха фотографии.

– Это Энни Лори, моя сестричка. Ей только полтора года, а уже бегает вовсю. А слышали бы вы, как она болтает!

– Какая славная!

– А это мой брат, Корнелиус. Он будет доктором.

– Какой славный!

– А это моя мама.

– Какая славная! И выглядит очень молодо.

– А это я на крыше.