Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Сегодня ягоды местных сортов представляют собою, в основном, плоды темно-лилового цвета, с синевой, — увесистые кисти с очень крупными виноградинами. Полностью созревшие, они очень вкусны, сладки без приторности, не оставляют во рту оскомины и не вяжут язык. Единственным недостатком этого сорта являются крупные косточки и грубая кожица, которые приходится выплевывать, когда съедаешь ягоды.

Существуют здесь и другие сорта, более мелкие, — белый виноград и иссиня-черный. Эти явно мускатного вкуса и аромата. Очевидно, на их родине, в далекой Франции, их давили на вино, но здесь что-то не слышно и не видно, чтобы занимались виноделием. Появившиеся в Корее, винные сорта винограда использовались только для употребления в свежем виде. Так что в своем дальнейшем развитии корейская судьба благословенной лозы не склонилась в сторону виноделия. Корейцы приняли этот плод с большим удовольствием и почтением, но определили ему место быть только на десертном столе.

В сентябре вдоль дорог Ангсонгского уезда появляются палаточки и временные магазины под полотняными навесами, где продают виноград. Уложенные в аккуратные и красочно разрисованные коробки, плоды солнечных вертоградов Кореи выносятся к покупателю прямо на край дороги. С утра и до поздней ночи продолжается этот праздничный, жизнерадостный виноградный торг на больших и малых шоссе, по которым проезжают тысячи машин.

Но можно поехать и на плантацию, и там купить виноград прямо с лозы, по выбору.

Обычный деревянный навес у входа на поле, под этим навесом хозяева сортируют и раскладывают по коробкам кисти ягод. Тут же рядом, на помосте, устланном брезентом и соломенными циновками, играют или спят маленькие дети, престарелый дед с каким-то приятелем пьет чай. Пожилая тетушка — адюмани, разбиравшая ягоды, увидела меня и приказала молодому парню, очевидно, сыну, повести на плантацию и показать ее. И я пошел с ним, любуясь висящими на протянутых меж бетонными столбами проволочными нитями тяжелые, налитые гроздья виноградных кистей, и мог выбрать покупку прямо с лозы.

Виноград еще не сошел, еще громоздятся вдоль дорог высокие штабеля из картонных упаковок, а на прилавках этих же временных осенних магазинов выставлены тяжелые, бронзовые кругляки груш. Это знаменитые корейские груши, которыми здесь очень гордятся. Сами корейцы с уверенностью говорят, что их груша самая вкусная в мире.

Весной я видел, как садовник закрывал пакетом грушевую завязь на ветке — упрятывал будущую грушу в бумажный домик, приматывал проволочкой края пакета к черенку еще зеленого плода. Это чтобы потом, подрастая, он не стал добычей червяка или жадной птицы. Так в Корее выращивают почти каждую грушу: завернув ее в плотный пакет их двух слоев бумаги. И висят на причудливых, раскидистых деревьях бумажные пакеты до самой осени, когда начинается сбор груш.

Правы ли корейские садоводы, доводя до такой щепетильности дело выращивания своей любимой груши? Не вольнее было бы груше расти на солнечном свете, омываемой струями дождей, овеваемой прохладными ветрами горных долин? Тем более что мне приходилось пробовать самые первые груши нового урожая — это были груши, выращенные именно на воле, без того, чтобы их упрятывать в бумажные домики… Вид этих плодов был намного веселее: чистая звонкая медь и бронза! А по вкусу они мне показались слаще и сочнее, чем выращенные в пакетах.

Я думаю, что естественная красота, райская красота деревьев, отягощенных зрелыми плодами, стоит ничуть не меньше, чем сами плоды. Мы в этой жизни рождены быть не только потребителями, пожирателями плодов. Красота, которой Природа наполнила мир — это также дар Божий, пища духовная. И, не приняв этого дара, мы не вполне можем быть людьми. Больше пищи для желудка — это хорошо. Корейцы ведь говорят: будем сыты — будем живы. Но ведь и для души нужна обильная пища!

Осень обнажает яблоневые сады Ангсонга, и остаются на безлистых ветках красные шарики поздних яблок. Осень постепенно стирает с полей их зеленое сияние. Поля вначале как бы блекнут — и вдруг однажды наливаются новым сиянием. Это цвет чистого золота, сверкающего на солнце: хлеб созрел. Корейский хлеб — рис.

Теперь, осенью, я часто вижу одного крестьянина, который выходит на край своего поля и, присев на корточки, с задумчивым видом обозревает созревшую ниву.

А я помню этого крестьянина, когда летом, вручную пропалывая густо заросшее поле, он двигался вдоль рядов всходов так же, сидя на корточках. Объедаемый комарами и мухами, торопливо работал и наспех отмахивался от них пучками травы — и громко при этом говорил сам с собою, а время от времени тяжко, непроизвольно стонал… Вокруг него никого не было: только я проходил мимо, скрытый от его взгляда высокими тростниками, среди которых вилась узкая тропинка по берегу реки.

Теперь крестьянин был тих и спокоен. Он был того возраста, который можно считать осенью человеческой жизни. Он уже не выглядел молодым, но еще не был старым… Человек осеннего возраста.