Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Притягивала взгляд и его манера одеваться. Сияющий атласный наряд наставника Юна был новым, как с иголочки, а на голове поверх тхаигона^[28] красовался устремленный ввысь головной убор кат^[29] с подвязкой, изготовленный в славившемся своими мастерами городе Тхонъён.

На ногах у него были высокие, черные, как ночь, кожаные ботинки, из которых выглядывали вязанные цельной хлопковой нитью белые посон^[30], в правой руке он держал изысканную трость с серебряным набалдашником, а в левой — бамбуковый веер из тридцати четырех пластинок.

В прежние времена такая особа могла бы быть губернатором одной из провинций, но теперь ситуация настолько изменилась, что какой-нибудь насмешник якобы по ошибке принял бы наставника Юна за клоуна, а уличные продавцы сладостей от Кореи до Японии были готовы проглотить этого «карамельного петушка».

Выйдя из повозки, господин наставник собрался было поправить распахнувшуюся за время поездки переднюю полу турумаги^[31], но вместо этого развязал шнурок темно-синего кошелька, заманчиво раскачивавшегося у него на поясе.

— Сколько с меня за извоз?

Судя по говору, родом пассажир был из провинции Чолла, а сама речь звучала как-то пренебрежительно.

— На ваше усмотрение, господин.

Держа в руках плед, рикша поклонился. Такой ответ у него был припасен для важных пассажиров, но этого почтенного господина рикша удостоил им от всего сердца. Разумеется, в этом ответе крылась просьба хорошо подумать об оплате.

— А, на мое усмотрение, говоришь? Тогда ступай восвояси!

Наградив рикшу пристальным взглядом, наставник Юн отвернулся и завязал развязанный было кошелек.

Отчего-то глаза рикши забегали в разные стороны. Он предположил, что поездка могла быть в кредит, и, почесав затылок, произнес:

— Позвольте мне прийти завтра.

— Завтра? Зачем завтра?

Уже до поездки настроение наставника Юна было испорчено, а из-за пустой болтовни оно ухудшилось еще больше.

Рикша же прекрасно понимал, зачем ему приходить завтра: чтобы получить плату за поездку в кредит. Но об этом же прямо не скажешь. Рикше стало неловко, и он так и не сумел ответить подобающим образом. Тем временем наставник Юн, не озаботив себя ни единой мыслью о переживаниях рикши, как бы давая понять, что он все сказал, уже направился к дому.

Рикша не мог допустить, чтобы работа, которая, паче обыкновения, была так тяжела, что чуть легкие не разорвались, обернулась ничем. Он не понимал, почему этот господин так поступает, но и не мог в этой ситуации только стоять и бормотать что-то невразумительное. Ему не оставалось ничего иного, кроме как проявить решительность.

— Господин, плата за извоз…

Однако от его решительности стало только хуже.

— Плата?

— Да, господин.

— Ах ты, да как ты смеешь!

Наставник Юн разозлился и, словно собираясь ударить рикшу своим огромным кулаком, шагнул в его сторону.

— А не сам ли ты сказал, что на мое усмотрение?

— Да!

— Вот… На мое усмотрение, это значит, сколько пожелаю, не так ли?

Рикша понял, к чему идет дело. И это его совсем не радовало. Да, с таким человеком лучше не шутить. Да, конечно, сколько пожелаете, подумал рикша и, подавив ехидную усмешку, недопустимую в присутствии уважаемого господина, изобразил улыбку.

— Ты сказал, за извоз — на мое усмотрение. А я счел, что за это можно не платить, вот и повелел тебе ступать восвояси.

Рикша подумал было, что господин и вправду шутит, но ни в его облике, ни в словах не было и тени шутки.

— Эх, я-то думал, что есть еще честные извозчики, увидел в тебе достойного малого, благородство которого не позволит взять со старика платы, ведь ему и так тяжело. А ты, милый человек, задумал меня провести? Про таких говорят: «Тот, кто сам себе противоречит, — не иначе как сын двух отцов». Не иначе как твоя мать была женщиной легкого поведения!

Конечно, рикша не знал, что это классическое изречение Конфуция используют и в качестве ругательства, но он не мог не почувствовать себя оскорбленным оттого, что его мать назвали женщиной легкого поведения. Он все еще не понимал, то ли пассажир шутит, то ли серьезен, говоря, что не собирается платить; от этой неопределенности ему и так было не по себе, а тут еще важный господин обвиняет его в попытке сжульничать, да еще тревожит прах его усопших родителей. Кому такое понравится? Довезти до дому такую тушу, да еще и виноватым оказаться! Не зная, как поступить, рикша стоял и только открывал рот, как рыба на песке, отчаянно желая отвесить наглецу пощечину.

— Благородный господин, будьте благосклонны ко мне, вашему слуге! Дайте хотя бы одну купюру…

Рикша подавил в себе подступающую злость и заговорил крайне уважительно. Однако у наставника Юна слово «купюра» вызвало неподдельное негодование, такое, какое могло бы вызвать заявление этого немецкого выскочки Гитлера, или как там его, о переходе к решительным действиям.

— Что-о? Какую купюру?! Да как ты… — воскликнул наставник Юн, удивленный такой неожиданной наглостью.

Впрочем, наивный рикша воспринял эти слова буквально:

— Купюру всего лишь в одну иену^[32], господин…