Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Не плачь!
Ты — человек, и ты подвержен одиночеству.
Жизнь означает муки одиночества.
Когда не позвонили, ты звонка не жди.
Идет ли снег — дорогой снежной ты иди,
Идет ли дождь — в дождя потоках ты иди.
А в камышах бекас сидит и, притаившись, за тобой
                                                следит.
И даже Бог порой роняет слезы от одиночества.
И птицы на ветвях сидят — от одиночества,
И ты на берегу сидишь — от одиночества.
И тени гор спускаются под вечер в деревни к
                            людям — все от одиночества.

И колокол протяжно льет тоскливый звон — от

одиночества…

Люди, которых я люблю

Я не люблю людей, которые не имеют тени.
Я не люблю людей, которые не любят тени.
Но я люблю людей, что сами стали дерева сенью.
Свет солнца ослепительно ярок — благодаря тени.
И не бывает мир еще прекрасней, чем тогда,
Когда ты под раскидистою сенью
Стоишь и наблюдаешь проблески лучей в листвы движеньи.

Я не люблю людей, которые не источают слезы,

Я не люблю людей, которые не любят слезы,
И радость — радость не вполне, когда она без слез,
Бывает ли когда-нибудь любовь без слез?
И образ человека, сидящего под дерева сенью,
Слезу другому оттирая, —
Собой являет красоты неброской воплощенье…

Из классики XX века Чхэ Мансик В эпоху великого спокойствия. Главы из романа Перевод и вступление Евгении Лачиной

Чхэ Мансик (1902–1950) — известный корейский писатель-сатирик и один из немногих, чье творчество стало классикой по обе стороны тридцать восьмой параллели. В своих произведениях он критически осмысливает острые социальные проблемы окружающей его действительности: нищету крестьянства, жалкое существование городской бедноты и безнадежное положение интеллигенции в период японского колониального господства (1910–1945).

Роман Чхэ Мансика «В эпоху великого спокойствия» увидел свет в 1938 году. Уже в самом названии — скрытая ирония: реальность, в которой оказывается читатель, знакомясь с главными героями, никак нельзя назвать спокойной. В иронической форме, а иногда и с привлечением черного юмора, автор ярко показывает те изменения, которые произошли в традиционном жизненном укладе и в отношении к духовным ценностям корейского общества в этот полный противоречий период корейской истории.

1. наставник Юн возвращается домой

В один из вечеров после Чхусока[24] закатное осеннее солнце было готово вот-вот скрыться за горизонтом. Достопочтенный наставник Юн, слывший богачом в районе Кедон, видимо, отлучался куда-то по делам, и теперь, остановив рикшу у своих ворот, собирался выйти из повозки.

То ли из-за недосыпа прошлой ночью, то ли из-за утренней ссоры с женой, но в этот день у рикши все шло не так. Даже по самой обычной ровной дороге ему было тяжело тянуть свою повозку, а тут пришлось еще и взбираться по крутому подъему в узком переулке, хоть язык высовывай, что уж говорить. И неудивительно, ведь весил пассажир 28 с лишним гванов[25]!

Точный вес наставника Юна перестал быть загадкой позавчера, когда вместе с Чхунсим он отправился на прогулку за перевал Чин, а потом зачем-то влез на весы перед аптекой, что прямо напротив кёнсонского[26] почтового отделения. Тогда-то она и увидела, сколько он весит.

Происходивший из самых низов рикша, закаленный своим ремеслом, изо всех сил тащил повозку с грузным пассажиром, и вот наконец остановил ее у высоких крытых ворот, которые лишь немного уступали по размерам Южным, а потом и снял плед, покрывавший колени господина.

Наставник Юн с трудом приподнялся на узком сиденье повозки, которая шаталась из стороны в сторону так, что готова была перевернуться в любую секунду, и собрался было спуститься на землю, но ненадежность конструкции вызывала опасения. Поняв, что сам не справится, пассажир повернулся к рикше:

— Эй ты! Подай-ка мне руку. Что стоишь, как вкопанный?

Рикша, с трудом переводя дыхание, обтирал пот, однако, услышав упрек, почувствовал себя виноватым и тотчас протянул руку.