Дерево Серафимы

Мне даже как-то неловко тебе в этом признаваться, но… они мне точно нужны. Совсем недавно мне казалось, что я никого не хочу видеть, что жизнь моя закончена и что никакие проблемы меня не волнуют – ни свои, ни, тем более, чужие, а вот ведь что оказывается… Интересно, почему и Шурик и Борька Тубаров решили, что я могу дать им какой-нибудь совет? Что стоящего я могу им посоветовать? Я, у которого нет ни семьи, ни даже собаки. Который совсем один… Борька мне сегодня про своего пса рассказывал, а мне, представляешь, даже завидно стало. Борька живет полноценной жизнью.

Ему есть о ком заботиться. У него Барон… Да что там Барон, у

Борьки жена есть, сын с дочкой, скоро внук народится… А у Шурика

Ивченко даже два внука. А у меня никого. Вот ты ушла, и я совершенно один остался… Почему мы с тобой… почему у нас с тобой ребеночка не было?.. Ты помнишь мою мать? Нет, я знаю, ты ее никогда не видала, я решил вас не знакомить… Зачем? Она бы не одобрила наши отношения. Но я рассказывал тебе о ней. Ее сейчас тоже нет, она умерла в прошлом году… Мама мечтала о внуках. Не знаю, искренне ли она мечтала или просто завидовала подругам?.. Неважно. Она хотела внука, но я ей его не дал. Сначала сам не хотел детей, и потом… потом, когда встретился с тобой, мне хотелось быть только с тобой.

Но и ты…, ведь ты тоже не хотела ребенка. Почему? – я с мольбой впился в Симины глаза, в такие близкие и такие безмерно далекие глаза. – Ответь, родная – почему?..

Я спрашивал у портрета, зная, что отвечать придется мне самому.

– Понятно, почему, – сказал я, – работа. Все это твоя чертова работа. Ты не могла поменять ее, ты не хотела ее менять. А может быть, была и другая причина? Возможно, зная об опасностях, которыми была под завязку наполнена твоя профессия, ты предполагала, что произойти может всякое? И не могла позволить себе роскошь иметь ребенка?.. Случись что, с кем бы он остался? С Андреем? С чужим ему человеком? Да еще к тому же с калекой? А чтобы наш ребенок жил в

Советском Союзе ты тоже не хотела… Эх! Сима, Сима, что ты натворила? Что мы вместе с тобой натворили?.. Мы лишили себя будущего… А как бы счастливо мы с тобой могли жить… Ты, я и наш маленький. Я никогда не держал на руках малыша, я не знаю, что это такое, держать на руках маленький теплый комочек, который отчасти ты, отчасти я сам, но вместе с тем, это и не ты и не я, это что-то новое. Это наше будущее.

Я вдруг представил, что держу на руках младенца. Он смотрит на меня, гугукает. И улыбается. Ему нравится быть у меня на руках. Я не знаю, кто это – мальчик или девочка? Но мне это все равно. У него глаза Серафимы – черные и такие…, не могу выразить словами. В них жизнь, в них любовь ко мне…

Я так хорошо себе это представил, что подумал: если бы у нас с

Симой был ребенок, то был бы он именно таким.

Я закрыл глаза руками, чтобы навсегда зафиксировать в памяти образ нашего несуществующего малыша. Но он исчез, а мои ладони оказались мокрыми.

Что это? Слезы? Я плачу?..

Я никогда не плакал, не помню, чтобы я когда-нибудь плакал. Когда умерла мама, я не плакал. И когда отца хоронил, не плакал. Когда гроб с телом бабушки опускали в землю, я стоял, сжав зубы, чтобы не заорать от свалившегося вдруг на меня роя воспоминаний и от злости на самого себя. Злости, что не смог отблагодарить бабушку за все то, что она сделала для меня, что не успел сказать то, что сказать должен был уже давно. А не успел я сказать ей простое человеческое спасибо. Просто сказать: спасибо тебе бабуля…

Но и тогда я не плакал.

А когда я узнал о гибели Серафимы, мне показалось, что я умер.

Мертвые, как известно, не плачут, у меня не было слез. Может быть, я и правда умер, временно… Я перестал мыслить и чувствовать.

Окружающий мир вдруг перевернулся, и я куда-то исчез, выпал из бытия. Меня не было долго, я не считал времени. Меня просто не было и все. Потом я очнулся и тут же сошел с ума, очнулся, чтобы сойти с ума. Меня некому было сдать в дурдом, я сходил с ума в домашних условиях. Я выл и бросался на стены, я переколотил всю посуду и поломал все, что смог. Потом, не в силах терпеть боль одиночества, я вышел из дома и стал пить – в кабаках, в каких-то забегаловках, просто на улицах и в подвалах с тут же нашедшимися собутыльниками, большей частью с бомжами. Я пропил все, что у меня было из наличности и решил было вернуться в квартиру, вынести из нее все, что можно обменять на водку. А может, и квартиру продал бы. Бомжи пошли со мной в качестве грузчиков и помощников. Но дома меня ждал

Борька Тубаров. Он разогнал моих "товарищей" и сказал мне: "Хорош барагозить, старик! Возьми себя в руки. Неприятности у всех бывают.

Нельзя же так…". Неприятности? Я хотел набить ему морду, но сил у меня практически не было. Меня хватило только на один замах, и я потерял сознание. Я снова умер, и мертвым мне было хорошо. Сознание изредка возвращалось ко мне. Я рассказал Борьке о своих