Деревушка

— И слава богу, — сказал Уорнер. Он посмотрел на сигару; потом сказал тихонько: — Бог даст, и не понадобятся ни вам, ни кому другому из ваших. Он сунул сигару обратно в карман и со свистом выпустил воздух. — Ладно, сказал он. — Осенью. Когда он соберет урожай. — Во время этого разговора он ни разу не мог бы сказать с уверенностью, когда Флем смотрит на него, а когда нет, но теперь он видел, как тот поднял руку и с бесконечной осторожностью снял с рукава воображаемую пылинку. Уорнер снова выпустил воздух через нос. Но теперь это был вздох. — Ладно, — сказал он. — На той неделе. Можете обождать до тех пор? Но вы должны мне поручиться…

Тот сплюнул.

— В чем? — сказал он.

Через две мили Уорнера застигла темнота, короткие предмайские сумерки, в которых среди черных деревьев смутно белели кусты кизила, вздымая к небу руки, как монахини на молитве; зажглась первая звезда, и уже кричали козодои. Торопясь к яслям, лошадь ходко бежала в вечерней прохладе, как вдруг Уорнер рванул поводья и остановился.

— Сто чертей! — сказал он. — А ведь он выбрал такое место, где из дома его никто видеть не мог.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Подъезжая к Французовой Балке и везя в будке вместо швейной машины подержанный граммофон и новехонький набор зубьев для бороны, еще в фабричной упаковке, Рэтлиф, агент по продаже швейных машин, увидел старую белую кобылу, чутко дремавшую у загородки, и еще через мгновение — самого Билла Уорнера, который сидел на своем самодельном стуле, а позади него, на склоне холма, раскинулись лохматые лужайки и запущенный сад усадьбы Старого Француза.

— Добрый вечер, дядюшка Билл, — сказал он приятным, учтивым и даже почтительным тоном. — Я слышал, вы с Джоди взяли в лавку нового приказчика.

Уорнер пристально посмотрел на него, насупив рыжеватые брови над колючими маленькими глазками.

— Стало быть, уже разнесли слух, — сказал он. — Много со вчерашнего дня объехали?

— Миль семь-восемь сделал.

— Ха! — сказал Уорнер. — Нам нужен приказчик.

Это была правда. Им нужен был человек, который по утрам отпирал бы лавку, а по вечерам снова запирал ее — только от приблудных собак, потому что даже бродяги, как и приблудные негры, не оставались во Французовой Балке затемно. Джоди Уорнеру приходилось иногда отлучаться из лавки на целый день, а Билл вообще никогда там не бывал. Покупатели входили и сами брали что надо, себе и другим, а деньги за товары, цены которым они знали так же точно, до цента, как сам Джоди, клали в коробку из-под сигар, стоявшую под круглой проволочной сеткой, которой покрывают сыр, словно все это — коробка из-под сигар, и засаленные бумажки, и стертые монеты — было приманкой в западне.

— Что ж, по крайности, он будет каждый день пол подметать, — сказал Рэтлиф. — А такое условие не всякому удается вписать в страховой полис, когда страхуешься от пожара.

— Ха! — снова сказал Уорнер. Он встал со стула, не переставая жевать табак. Потом вытащил изо рта жвачку, похожую на клочок мокрого сена, бросил ее и обтер ладонь об штаны. Он подошел к загородке, в которой кузнец по его указанию устроил хитроумный проход, действовавший точь-в-точь как нынешний турникет (ни кузнец, ни сам Уорнер никогда не видели ничего подобного), только, вместо того чтобы опустить монету, надо было поднять чеку с цепочкой.

— Поезжайте к лавке верхом на моей лошади, а я возьму вашу упряжку, сказал Уорнер. — Хочу прокатиться в вашем фургончике.

— Мы можем привязать лошадь к задку и сесть вдвоем, — сказал Рэтлиф.

— Нет, езжайте верхом, — сказал Уорнер. — Под самым боком вы мне сейчас ни к чему. По-моему, вы иногда слишком уж умничаете.

— Как хотите, дядюшка Билл, — сказал Рэтлиф.

Он закрепил колеса тормозом, чтобы Уорнеру удобней было сесть, а сам взобрался на лошадь. Они тронулись, и Рэтлиф поехал чуть позади, так что Уорнер бросал ему слова через плечо, не оборачиваясь.

— Этот наш пожарный…

— Ну, это ведь неизвестно, — мягко сказал Рэтлиф. — В том-то и загвоздка. Если уж приходится выбирать между убийцей и человеком, которого только подозреваешь в убийстве, конечно, выберешь убийцу. По крайности, знаешь точно, на что идешь. Будешь глядеть в оба.

— Ладно, ладно, — сказал Уорнер. — В таком случае назовем его жертвой клеветы и оговора. Так что вы об нем знаете?

— Да ничего особенного. Только то, что слышал от людей. Сам я не видел его вот уж восемь лет. Тогда у него был еще один мальчишка, кроме Флема. Маленький. Теперь ему было бы лет десять — двенадцать. Видать, он потерялся во время какого-нибудь из ихних переездов.

— Может, за эти восемь лет вы об нем много наслышались, решили, что он от своих старых штук отрекся?