Читаем Дермафория полностью

Я пересел по другую сторону от стола, щедро поперчил жареную картошку и только тогда заметил в оконном стекле отражение Бака. Ладно, пусть смотрит. Джону Диру вовсе не обязательно видеть мои глаза, ему достаточно знать нужную частоту и минимальную интерференцию. Свеча — это, конечно, рентгеновский аппарат, все дело в длине волны. Нейротрансмиттеры вспыхивают симфонией кода, кровь приливает к лобным долям, нервные узелки вступают во взаимодействие, чтобы сформировать мысль, проступающую горячими узелками на термографических фотографиях, переданных с черных вертолетов и из фальшивых оленьих голов. Пытаться ни о чем не думать все равно что зажимать пальцами порванный шланг — давление только усиливается, порывы возникают в других местах. Заведение начинает сильно вонять, свет становится ярче, я не знаю, что делать — кругом столько метилхлорида, — и тут меня осеняет. Джон Дир и Бак Роджерс только что поймали мой сигнал.

— Я же ни черта не делаю! — кричу, обернувшись, лосиной голове, и все поворачиваются и пялятся на меня.

Вот теперь у нас точно проблемы.

Если уйти, звать на помощь никто не станет. Если заплачу, никто не захочет со мной связываться. Сорок баксов за кофе без кофеина и сандвич с тунцом и сыром. Пальцы на ручке двери, еще шаг, и я в безопасности, но сдержаться нет сил.

— Надеюсь, тот охотник пальнул тебе в жопу и поубивал все твое потомство!

Стараюсь успокоиться, а страх все подает и подает в системы пульсирующие сигналы бей-или-беги. Норэфенефрин, он же адреналин. Они уже высосали кровь из рук и ног, расширили зрачки, подняли пульс и температуру. Именно это вертолетам и нужно. Вертолеты окрасили все цветом безлунной полуночи и заправились душами умерших, чтобы лопасти бесшумно рубили воздух, а приборы ловили излучаемое тепло живых. Они видят мерцающую голову и плывущее над землей безрукое и безногое туловище. Самописцы регистрируют панику, и черные машины прилетают за тобой. Вертолеты замирают, поднимая неслышные вихри пыли, а по веревкам уже скользят люди-жуки.

В темноте мигнул светлячок, а их-то ведь здесь нет. Только подумал, как он замер и исчез. Я зашагал быстрее, обливаясь холодеющим от ночной свежести потом, и они тут же вернулись — четыре светящиеся точки попрыгали на периферии зоны видимости и пропали.

Они вели меня от самого кафе. Информацию получали от сверчков. Я остановился, почистил голову, начав сверху и дальше по списку: рекламные ролики, шуточки из сериалов, университетские анекдоты. Вы ничего не услышите, ложная тревога.

Осторожный шаг… второй… третий, и в траве снова мелькнул светляк. Наихудшей разновидности, альфа, дрожащее красное пятнышко снайперского прицела. Оно прыгнуло мне на грудь, и от подпаленного пиджака поднялся дымок. Еще одно… еще… Сердитые красные точки метались по груди и рукам — Ад огромного города, видимый с борта горящего самолета. Светящиеся жуки ползали по мне, их горячие лапки царапали похолодевшую кожу, они роились, указывая самые уязвимые места, тысяча пятнышек для тысячи прячущихся в тысяче миле отсюда снайперов, наблюдающих за мной через лазерные прицелы, перешептывающихся на своем снайперском жаргоне. Цель. Взял. Бей. Уснул. Мой теплый труп достанется койотам.

— Ну давайте! Стреляйте же, черт бы вас побрал!

Ничего. Светляки моментально попрятались. На пиджаке никаких следов. Чиркнул сверчок, завыл койот. Я просчитал звуки, пытаясь обнаружить код, но ничего не нашел и двинулся дальше.

Часы показывали половину четвертого пополудни. Вспомнилось что-то про еду и голову с огромными мерцающими глазами. Меня похитили. Пришельцы скормили мне сандвич с тунцом и сыром.

Он смотрел снизу вверх — сморщенная ухоженная мордочка грызуна с болтающимся розовым язычком. Смотрел так, словно собирался облизать мне нос, когда я возьму его на руки.

— Не пройдет. Скажи спасибо мамочке, это она тебя сдала. Должно быть, опытный образец, им ведь не положено влюбляться. — Он не понял и только продолжал смотреть нарисованными невинными глазками младенца и вилять хвостиком. — Ты слушаешь? Мамочка прокололась и все мне рассказала. Теперь ее придется отключить и сдать на металлолом.

Схема приколота к стене; аминовые кольца и стабильные связи выделены черным маркером. Ниже мои пояснительные заметки относительно возможностей синтеза. К уголку прицепился зеленый азотный таракан. Смахнув насекомое на пол, я свернул бумажку и засунул в карман.

— Лучше бы ты этого не видел. С тобой у меня проблем не будет. Плохо я тебе не сделаю, но и с собой не возьму. Мамочка знает, где ты, и приедет. Можешь рассказать все, что хочешь — меня к тому времени уже и след простынет.

Пес залаял. Я налил воды в четыре чашки, расстелил на полу газету, достал с полки пятидесятифунтовый пакет собачьего корма, вскрыл перочинным ножом и высыпал на уголок. Проверил замки, отключил факс и сканеры. Мне они больше не понадобятся. Чистая рубашка, черная-черная ветровка, ключи, два грамма чистого продукта в пакетиках… Я прихватил дорожную сумку и спустился в подвал — произвести последнее изъятие.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги