Дермафория

— Так что, дела шли не очень?

— Я только хочу сказать, что и сам не слишком чистый. Пописаю, и кто-то загремит за решетку. Обещаю.

— Тогда угостите сигареткой.

— Не курю.

— Дайте пять баксов.

— Почему это?

Он оглядывает комнату.

— Потому что они у вас есть.

Должно быть, мне достался один из лучших номеров. Здесь есть и раковина, и картины на стенах.

— А что я получу?

— Ну вот, поняли, — говорит Джек. — Может, и я чем пригожусь. Что ищете?

— Мне надо знать, что я делал до того, как очнулся в тюрьме. Поможете, пописаю в стаканчик и даже заплачу десять баксов за беспокойство. Нет — выкатывайтесь.

— В этом нет необходимости, — медленно, словно во сне, говорит он. — Я пришел познакомиться. Назвался. Рассказал о себе. Все по-честному. Я вас предупредил. Попросил об одолжении. Как друга. А вы так себя ведете. Никакого уважения. Я что, обидел вас чем-то?

— Все, проваливайте. Идите.

— Я вас ударил? Отнял у вас память?

— Живей. — Они не двигаются с места. — Какого черта ждете?

— Вы сказали, что дадите десять баксов, чтобы узнать все, чем занимались. Договор есть договор. Я играю по-честному.

Проходит минута, за ней другая. Ни звука, только свист телевизора. Джек как будто не замечает моей воинственности, его приятель глух и слеп ко всему остальному. В конце концов любопытство берет верх, и я даю ему десять баксов. Дылда достает из кармана блокнот и что-то пишет. Отрывает страницу и подает мне.

— Держите, — говорит Джек. — Это в театре в центре города. Вам придется сходить туда.

— Что за театр? Как я его найду?

— Двадцать кварталов от нашего отеля. Там рядом бар, называется «Форд». Заходите и получайте вашу память. Когда вернетесь, выключите все. Электричество раздражает. Если я могу сделать что-то еще, помочь чем-то, обращайтесь без всякого стеснения. Удачи.

Почерк у Дылды безукоризненный.

Поговори с Контролером. Спроси Дезире.

Глава 4

Тюрьма не отпускает, она движется вместе со мной — невидимый ящик, окружающий каждый мой шаг тиканьем невидимых часов. Мексиканец в коричневой куртке и ковбойской шляпе, не куривший пять кварталов, вдруг закуривает. Женщина у автобусной остановки складывает газету, в которую даже не заглянула. Кто-то проходит мимо, и я считаю — и раз, и два, и три, — потом оглядываюсь. Если на тебя не смотрят, значит, за тобой следят. Каждый — Человек с Зонтиком. Каждый чих, кашель, взмах рукой имеет свой тайный смысл и одновременно не значит ничего. Сигналы поступают отовсюду.

Вхожу в театр — «XXX круглосуточное шоу обнаженных девушек XXX». Над стеклянным шкафчиком с отлитыми из латекса частями тела табличка — «За мелочью обращаться к Контролеру». В самом конце прохода, за бессчетными рядами желтых, оранжевых и розовых видеокабинок со стриптизершами сидит Контролер — жирная человеческая туша с блестящими, как у Элвиса, волосами и в шелковой рубашке с пальмами и попугаями.

— Чем могу помочь?

— Мне нужна мелочь.

— Какая мелочь? Что вам нужно?

— Я должен принять меры, чтобы за мной перестали следить.

Контролер молчит. На шее у него толстая золотая веревка, на запястье часы размером с колесный диск.

— Я пришел повидать Дезире. — Хотел сократить затянувшуюся паузу, но сделал, похоже, только хуже. Контролер складывает руки на груди, и стул под ним трещит при малейшем смещении веса.

— Кто тебе сказал, что Дезире здесь?

— Джек и Дылда.

Новая томительная пауза растягивается еще на полминуты. Контролер требует двадцать долларов за четыре медных жетона с клеймом «XXX» на одной стороне и на другой. Я собираюсь было спросить, куда ушли остальные мои денежки, но толстяк явно не склонен вести переговоры. Что ж, если он один знает, как попасть к Дезире, то имеет право назначать собственную цену. Я по крайней мере спорить не стану.

— Кабинка номер четыре, — говорит он.

Звенит звонок. Я прохожу через турникет.

В кабинке номер четыре темно и пахнет семенной жидкостью, немытым телом, сосновым дезодорантом и дымом. Я стараюсь не дышать через нос и, закрывая за собой задвижку, натягиваю на пальцы манжет рубашки. Бросаю жетон в автомат, напоминающий тот, что стоит рядом с электрическим пони у входа в супермаркет, и окошечко открывается. В кабинку номер четыре вливается свет из находящейся за тонкой стенкой розовой комнаты.

Появляется танцовщица. На ней трусики и больше ничего. Под кожей проступают бедра и ребра, в уголке красного рта висит сигарета. Над головой у нее пульсирует красный свет, но движется она в такт совсем другому ритму. Ее окружают одинокие, пожираемые похотью мужчины, иона это знает. Их желания бьются о стекло, а вот ее текучая сладкая улыбка проходит сквозь барьер. Привычно, словно для нее это то же, что поковырять в зубах, стаскивает трусики.

— Дезире?

— У тебя есть что-то для меня, малыш?

У лотка возле окошечка приклеен листок с короткой надписью — «Спасибо». Просовываю бумажку с портретом Джексона [1]. Я в адском банке. Она оборачивается, кружится и проталкивает скрученный в трубочку пакетик. Хочется свежего воздуха. Хочется принять душ. Сменить повязки и спалить старые, вонючие бинты.