Дерьмо

Сижу, смотрю. Меня разбирает смех, но смеяться больно. Потом на смену веселости приходит депрессия, за которой следует ровный накат возмущения. Нельзя поступать так со своим товарищем. В полиции такое непозволительно. Я же, черт возьми, федеральный представитель. Так унижать коллегу… Накручиваю и накручиваю себя, входя в роль.

Дергаю за цепочку, смывая дерьмо. Вот они, глисты. Ладно, ублюдки, я и до вас доберусь.

До всех.

Поднимаюсь наверх и решительно направляюсь к Питеру. Трогаю его за плечо и отвожу в угол.

— Питер, ты видел надписи в туалете? — негромко, с оттенком озабоченности спрашиваю я.

— А, ты про это. Там всегда что-то есть. Стараюсь не обращать внимания.

Он пожимает плечами.

— Может быть, и стоило бы, — говорю я, давая волю гневу. — Лично я сыт по горло этим дерьмом. И как федеральный представитель не допущу, чтобы кто-то порочил моих товарищей. Сейчас же иду к Тоулу. — Я возвышаю голос и обвожу комнату взглядом. — Здесь завелся какой-то дешевый шутник, любитель грязных игр. Пусть надеется, что я не найду его!

Вылетаю из комнаты, чувствуя на себе ошеломленные взгляды. Несусь по лестнице к кабинету Тоула и вхожу, не постучав.

— Шеф, можно на пару слов?

— Брюс, я сейчас немного занят, — говорит он, перебирая бумаги на столе.

Похоже, для Тоула настали не самые лучшие времена.

— Я хочу, чтобы вы пошли со мной и посмотрели кое на что, на граффити в туалете.

— У меня нет времени на…

— А у меня как у федерального представителя тоже нет времени разглядывать постыдные надписи, чернящие моих товарищей!

— Ну что там?

Я объясняю Тоулу положение дел, и мы вместе спускаемся в сортир. С нами идут и другие, их лица похожи на физиономии тех упырей, которые стояли и смотрели, как на их глазах умирал тот парень, Колин Сим. Все поворачиваются к Инглису, ожидая его реакции. Тот выглядит совершенно потерянным.

— Это все полная чушь, — снова и снова повторяет бедолага, не зная, что ему делать: то ли пролить свет на состояние вещей, то ли спрятаться подальше.

Ну и как оно?

Поднимаюсь наверх вместе с Тоулом, и он приглашает меня и свой кабинет и закрывает дверь.

— Послушай, Роббо… Инглис ведь не… ну, ты понимаешь, да?

— Что именно? — спрашиваю я, чувствуя, что мне начинает нравиться эта игра.

— То, что там написано, брат Робертсон, — резко бросает Тоул.

Ситуация для него явно неловкая, надо играть в открытую.

— Да или нет, не важно, — отвечаю я, подбрасывая наживку. — Сексуальная ориентация Питера — его личное дело. Его унижают, он жертва, а наша официальная политика состоит в том, что человека нельзя подвергать дискриминации по сексуальным мотивам.

— Но можно ли называть Инглиса жертвой сексуальной агрессии, если он не является… как это называется, да, геем. По-моему, сейчас используют такой термин?

— Ладно, Боб, ты можешь называть это сексуальным преследованием или просто преследованием, но я вижу в происходящем неприемлемое проявление низкой культуры.

— Да, Брюс, конечно, здесь я полностью на твоей стороне. Подобные выходки недопустимы, и их надо решительно пресекать. Просто… должен сказать, я немного шокирован… Питер Инглис… никогда бы не подумал…

— Питер — одинокий человек, Боб. Какие там у него проблемы — его дело, и я не очень хорошо его знаю. Но я не потерплю, чтобы моего товарища третировали подобным образом.

— Полностью с тобой согласен. Обязательно этим займусь.

Выхожу из кабинета в приподнятом настроении. Два понятия, «Инглис» и «гомосексуализм», теперь связаны неразрывной нитью. А вот «Инглис» и «повышение» заметно отдалились друг от друга. Ах, игры, игры.

Когда тебе катит, этим надо пользоваться, и я решаю заглянуть в цветочный магазин к Эстелле. Неплохо было бы прокатиться на этой лошадке. Наверняка она боится Сеттерингтона и Гормана. Конечно, ей нужна защита от этих чудовищ. Нужен человек, которому она могла бы доверять. Более опытный, более зрелый мужчина, способный дать то, что необходимо каждой женщине. И если есть на свете несчастные, ждущие спасителя дамочки, то кто выступит в роли рыцаря в сияющих доспехах, если не детектив-сержант Брюс Робертсон, в скором времени детектив-инспектор Робертсон.

Думаю об Эстелле, о комбинации возможных позиций и тех звуках, которые издает подвергшаяся сексуальной агрессии девушка, и в штанах набухает знакомый ком. Мы втроем: я, она и Клэр, подопечная Мэйзи. Как раз то, что доктор прописал. Вот чем надо избавляться от экземы, а не мазями Росси!

В магазине никого нет, кроме недовольной старой вешалки, которая сообщает, что Эстелла простудилась.

— Сейчас многие болеют, — бодро говорю я.

— Да уж, конечно, — ворчит старая крыса.

Теплых чувств к Эстелле она явно не испытывает, это так же верно, как и то, что на футболе нынче делать нечего.

— Много у нее бывает посетителей?

— Даже слишком, — шипит эта грымза и морщит и без того сморщенный нос. — А вам-то что до того?

Да, бля, шотландский рабочий класс и полиция понятия такие же совместимые, как мать Тереза и разворот «Плейбоя».

Решаю остановиться.

— Просто хочу удостовериться, что у меня нет соперников.

Улыбаюсь и поворачиваюсь к выходу.