Деррида

В начале октября 1952 года Жаки наконец возвращается в Париж. Прежде чем начать учебу на третьем году подготовительных курсов в Людовике Великом, он должен выдержать экзамены, которые подготовил плохо и которые не без оснований боится сдавать. Он их все же сдает и испытывает облегчение, хотя результаты самые средние. Затем возвращается в лицей, уже хорошо ему знакомый. С начала года завязывается дружба с одним из самых молодых учеников класса – Мишелем Окутюрье, который запомнит их первые встречи: «Деррида – или скорее Дер, как его тогда звали, – был одним из самых умных на подготовительных курсах. Он поражал меня, даже если держался со мной мило, почти покровительственно. Я был блондином, и Жаки иногда говорил мне, что я напоминаю ему младшего брата Норбера, умершего в возрасте двух лет». Таланты Жаки произвели на Мишеля Окутюрье такое впечатление, что тот как-то спросил сестру Маргерит, показывая ей фото класса: «Угадай, кто здесь гениальный философ». Мишель Окутюрье пройдет конкурс с первой попытки, вместе с Жаки, и их общение в Высшей нормальной школе станет теснее[118].

Мишель Монори, в свою очередь, остается в Людовике Великом не дольше двух первых месяцев. Получив наконец согласие отца, 1 ноября, в праздник Всех святых, он оставляет подготовительные курсы, где чувствует себя не в своей тарелке. Он нашел место воспитателя в интернате лицея Шапталь, где будет работать параллельно с учебой на факультете классической филологии в Сорбонне (дипломную работу он посвятит «Алоизиюсу Бертрану и рождению поэмы в прозе»). Это не мешает близости друзей. Они договариваются о встречах в комнатке на улице Лагранж или возле лицея Шапталь, у вокзала Сен-Лазар. Мишель иногда зазывает Жаки в театр «Атеней» или «Эберто». И хотя в этом году Жаки чувствует себя намного лучше, характер его по-прежнему угрюм и меланхоличен. В «тайных и хаотичных» письмах он просит прощения за периоды молчания, перерывы в работе, моменты жесткости. У Мишеля же создается порой впечатление, будто он распадается под взглядом Жаки и становится «чем-то ничтожным, пустым и смехотворным». «Своей дружбой ты принуждаешь меня к большому смирению», – пишет Мишель[119].

В этот третий год подготовительных курсов Жаки сходится с Пьером Фуше. Тот тоже стал экстерном и снимает комнату в том же квартале, что и Жаки, на улице Катрфаж, у Ботанического сада. Дружба с Фуше не так сентиментальна, как с Монори, она больше вписана в их повседневность: «Именно на третьем году подготовительных курсов мы особенно сдружились. Встречались мы по утрам и на велосипедах ехали в лицей. Обедать и ужинать ходили в диетический ресторан Пор-Рояля. По сравнению со столовой в Людовике Великом есть мы стали лучше: питание там было здоровее, атмосфера приятнее. В целом очень счастливыми мы не были, может, это проблема поколения. Мы только что расстались с войной и лишениями, у нас не было никаких карьерных планов, а будущее рисовалось далеко не радужным. И все же наша жизнь стала намного легче, как только мы освободились от дисциплины интерната. Мы часто ходили в кино. Иногда играли в бридж, который нравился ему почти так же, как покер… Еще помню, как 1 мая 1952 года Жаки пришел ко мне с букетом ландышей. Между двумя юношами это был редкий жест, очень трогательный»[120].

Подготовка к конкурсу остается главной задачей. Несмотря на соблазны, возникшие ввиду его статуса экстерна – среди них, по некоторым свидетельствам, связь с замужней женщиной, – Жаки в этом году работает упорно и методично, не допуская пробелов ни в одной дисциплине. Пьер Фуше вспоминает: «Как правило, вечера мы проводили вместе. В основном именно благодаря ему я начал по-настоящему работать. Я помогал ему с латынью, потому что в этом был лучше него, а он мне помогал с английским – его уровень был очень хорош. Еще я был слаб в философии, потому что в выпускном классе у нас был плохой преподаватель. Как-то воскресным вечером мне никак не удавалось закончить одну работу. Я попросил Жаки помочь, и он продиктовал мне все окончание. Вердикт Борна был предельно ясен: сочинение посредственное, за исключением двух последних страниц – они были замечательными!».