Дервиш света

Безропотно он принял смерть от байской руки. Пастух к тому же оказался отцом многих детей, мал мала меньше. Бесчисленные родственники и родичи оплакивали его, и горе свое «положили на голову» Саиббая.

Даже губернатор вынужден был задуматься Одно дело ловить и стрелять, ссылать на каторгу разбойников. А что делать с известным толстосумом, верноподданным царя и отечества господином Саиббаем, которого народ отныне называл не иначе как «шелудивым псом».

Саиббай, пробыв в Петербурге около года, решил вернуться, надеясь, что страсти улеглись, что история с убийством пастуха забылась. Но все оказалось не так Саиббай, возвратившись, натолкнулся на стену всеобщей ненависти.

И ко всему этому Намаз объявил ему открытую войну. Напялив на себя свои халаты, Саиббай бежал в казахские степи. Числился «в нетях». Царские администраторы обрадовались отсрочке. Теперь не надо спешить. Можно не вступаться открыто за богатея.

Приходилось закрыть глаза и на доктора. Сделать вид, что никто ничего не знает.

Но Намаз!.. Его ловили, за ним охотились. Осада в Дауле — лишь эпизод в этой охоте на человека. И народ, с трепетом следя за событиями, все симпатии отдавал разбойнику Намазу.

XIX

Ветры дуют не так, как хотелось бы властелинам.

Аль-Мутаннаби

Столб синего дыма долго стоял над поместьем Саиббая. Трескотня винтовочных выстрелов разносилась над тугаями и рисовыми чеками долины.

А назавтра всезнающий Алаярбек рассказывал:

— Ночь облачилась в черные одежды. Планета Зухра набросила на голову шелковую синюю паранджу, чтобы на видеть ужасов. Пламя пожара сожгло тучи в небе. Кызылаяки этого безумца Намаза навлекли кару на кишлак Даул и явились виновниками гибели людей.

Завязав рты и подбородки бельбагами, с ножами в зубах, они взобрались на дувал дома Саиббая, что на Каттакурганской дороге. Проломали отверстие в крыше над спальными комнатами женской половины.

Шороха осыпающейся глины и штукатурки возвратившийся в тот день из степи Саиббай не слышал. Он спал. А сторожа имения, сидевшие на балахане и в конюшне, уподобились черепахам и втянули голову в свой панцирь.

Кызылаяки вышвырнули за дверь взывавшую о помощи жену. Грубо схватили господина Саиббая. И сколько ни грозил он им, сколько ни молил о пощаде, затянули ему чалму на его шее так, что лишили его дыхания. А бездыханное тело почтенного Саиббая выкинули во двор… в навоз и сор.

«О, коловращение судеб! Такая сила и мощь, такое богатство и блага жизни!..»

И вот могущественный мира уже валяется в навозе и мусоре, а псы лижут мертвецу губы. А с саиббаевским мехмондором покончили кетменем. И нисколько не скрывались, пе прятались. Злодеи зажгли все свечи, все лампы, развели костры, ударили рукоятками ножей в тазы и подносы. Наделали грома и шума.

Ушли кызылаяки не раньше, чем распотрошили сундуки и узлы. И смеялись над казаками, лагерь которых в одном чакрыме — крике — от дома Саиббая в его же саду. Казаки спали и не торопились, пока не прискакал из Самарканда пристав и не поднял тревогу.

Люди Намаза тогда ушли, но вели себя неосторожно и не заметали следов. Казаки гнались за ними до самого Даула.

И тут пришел приказ губернатора схватить Намаза.

Захлебываясь от переполнявших его слов, Алаярбек рассказывал доктору и Ольге Алексеевне страстно, увлеченно. Он всячески поносил Намаза и его разбойников. Сожалел лицемерно о богаче Саиббае.

Но на самом деле все симпатии Алаярбека были на стороне Намаза, хотя вслух называл он убитого пастуха злодеем и кровожадным вором.

XX

Они считают отвратительное прекрасным и не совершают ничего, кроме отвратительного.

Аб уль Аттам

От топота копыт на широком поле сошло шесть слоев и стало восемь небес.

Фердоуси

Те, кто бывал в селении Даул, наверно, запомнили живописные бело-серые домики с огромными желтыми стогами необмолоченной пшеницы или колючки — топливо на плоских крышах. Глиняные мазанки высятся на белого лесса обрывистом мысу, глубоко вдающемся в зелень тугаев реки Зарафшан. Обрыв здесь крутой, и по всей вероятности, здесь во времена походов Искандера Зулькарнайна высился замок феодала-дихкана, охранявший старую самаркандскую дорогу на запад.

К тем временам, которые описываются здесь, не осталось и следа от дихканского замка, а о том, что Даул когда-то был важен и богат, напоминал лишь базар из нескольких покосившихся лавчонок и сарайчиков.

Здесь раз в неделю, во вторник, шла бойкая торговля между степняками возвышенного Джама и рисоводами долинного Мианкаля.

В самом Дауле всегда царил зной и свирепствовал гармсиль. А у подножья обрыва стояла сырость и по вечерам одолевали тучи комаров.

По местным преданиям, тугаи в низине издревле служили прибежищем «рыцарей больших дорог». Намаз мог считать себя их наследником и преемником.

Именно в Дауле состоялся последний акт трагедии, именуемой «Намаз».

После гибели Саиббая казаки и полицейские осадили Намаза.