Держать удар

Наверное, знак «Виктория» изобразила, но крепыш её как-то по-своему понял и тоже показал галочку рукой в перчатке. А перчатка без пальцев, очевидно, для курка! Минуты через две на крыше уже было тесно от набежавших корейцев, нихрена не понимающих по-английски, не говоря уж про норвежский и русский, которые знаками пытались нам объяснить, что надо делать. А надо было, закинув руки за спину, идти вниз следом за самым толстым.

Привели нас, очевидно, в комнату охраны и, отобрав бейджики, посадили в закуток. Впрочем, меня признали сразу ‒ финал был совсем недавно, а бил я своего соперника сильно. У меня даже некоторые местные в участке автографы начали брать, а вот Мартин бейджик повертели и, сказав пару слов, отдали хозяйке.

‒ Где твоя охрана? ‒ спрашиваю я у подруги, немного обиженной таким невниманием к ней, красивой.

‒ Папа сказал, уже не нужна, ‒ рассеянно ответила девушка и, привалившись к моему плечу, уснула!

Через некоторое время в помещении появились главные лица местной охраны ‒ два суровых армейца и одна тоненькая симпатичная переводчица в форме. Что за звания у военных ‒ непонятно, но, по тому, как кланялась в разговоре с ними кореянка, было ясно ‒ звание у той самое ничтожное.

‒ Какова ваша цель проникновения на закрытый объект? ‒ громко спросила деваха.

‒ Требую консулов СССР и Норвегии, ‒ сказал я вполголоса, почти шепотом, чтобы не разбудить Марту. ‒ А почему закрытый объект открыт и нет таблички, что вход запрещён? Вы пренебрегаете безопасностью участников Олимпиады?

Корейская симпатяжка, как мне показалось, опешив от моего напора, также шепотом перевела слова. И они дядькам в погонах не понравились! У одного из них на погонах было три ромбика и какое-то растение под ними, а у второго вместо ромбиков была восьмилепестковая ромашка. Так вот, тот, что с ромашкой, решил разбудить Марту. Осторожно так, одним пальцем. Но мою подругу разбудили уже голоса и она, дернувшись, наткнулась глазом на палец военного!

‒ Ай, ай! ‒ совершенно по-русски запричитала девушка.

‒ Слышь, вы! Дети цветов! В следующий раз кадык вырву! ‒ пообещал я, заломав палец агрессору.

Ну а как я должен был поступить? Какое они вообще имеют право нас трогать? Ну, пусть не консул, но член делегации-то должен быть! И что за допрос? Права мне мои никто не зачитал, обвинений не предъявили. Да будь на моем месте любой другой советский гражданин, он бы опух от страха, ведь о Южной Корее в нашей прессе до сих пор пишут далеко не в восторженных тонах. Но перед ними был уверенный в себе житель будущего. Да не станут они нас расстреливать! Или станут?

На меня смотрело сразу три пистолетных ствола, один из которых был в руках молоденькой переводчицы, стоявшей совсем рядом. Кореянка сразу потеряла свою привлекательность и выглядела теперь просто тощей и страшной узкоглазой девкой. Я опешил, пытаясь понять ‒ «А что, собственно, происходит-то?», но тут очнулась и проморгалась Марта. Вот у кого пиетета не было перед любым корейским военным, да хоть президент их тут стой. Она начала громко орать на всех и махать руками. Руки я ей, конечно, попридержал для нашего совместного блага. Кричала Марта по-норвежски, тыча при этом в свой бейджик. Но, очевидно, прочитав мою фамилию, корейская охрана решила, что мы оба русские, и норвежского переводчика с собой не захватила, а пришедшая переводчица понимала только «великий и могучий». Скорее всего, и английский знает, ведь не знать английский ‒ это главный корейский зашквар.

‒ Они тебя не понимают! Говори на инглише! ‒ прошу я подругу, на всякий случай не выпуская её рук из своих.

Стволы на нас уже не смотрят ‒ повинуясь команде ромашкового, вояки спрятали оружие. Но долго ли достать? Особенное, если Марта будет тут всё рушить, а именно это она и обещает сделать. Ромашковый (сейчас ясно, что это их старший чин) что-то сказал переводчице.

‒ Экскьюзми... ‒ правильно начала свою речь та, но затем всё испортила, заявив, что Марта задержана до выяснения обстоятельств, а господин Штыба может быть свободен и ему приносятся извинения.

И у меня, и у Марты приличных слов не осталось и мы начали пользоваться неприличными. Моя подруга на норвежском и английском, а я изъяснялся гораздо красноречивее ‒ на русском. Поэтому часть слов Марты кореянка перевела, а вот из моей тирады переводить особо было нечего.

‒ Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает! ‒ вопил я в клетке размером два на два.

А Марта подвывала из соседней:

‒ Готовися к бою орудия в рят, на солце зловеща сверкача.

Ничему я её не учил до этого, просто песню пою уже в третий раз, а моя подруга быстро схватывает!

Ромашковый в досаде махнул рукой и ушёл ‒ мол, разбирайтесь сами! Нас посадили в клетки, и мы опять кого-то ждём. Я очень злой, ведь это залёт, и тут либо плакать и каяться, либо возмущаться. Если я буду тих и нем, то в конце концов окажусь перед своими ещё и виноватым, а вот если я буду изображать праведный гнев (тем более, есть за что), то уже виноваты будут корейцы.

‒ Толя, ты жив тут? ‒ в помещение вошёл в сопровождении корейца в штатском Копцев.