Держатель знака

Мне снился Александр, укрощающий Букефала. И Александром был я. Это я напрягал всю силу мышц это я сжимал коленями могучие бока, это я стремился удержаться в неистовом танце звериного скока..

Но я, я был также и чудовищным зверем – Букефалом. И я нес, становился и кружил, стремясь сбросить своего всадника…

Я вспоминаю мой царский сон, и мне становится внятным, почему обуздание Букефала было первым подвигом Александра».

Далее следовали пустые листки, Ида отложила книжку.

«А все-таки понимает ли он сам, что он его сбросит, непременно сбросит, раз уж понес…» – медленно проговорил тогда Вадик дома, впервые прочитав еще пахнувший типографской краской сборник «осртецл8т», пришедший по почте вместе со вложенной в него лаконичной, небрежно-остроумной запиской.

– Ты о чем?

– Нет, я так… – Разговор этот вспомнился и был понят много потом, когда вспоминать и понимать стало излюбленным занятием…

…В руках Иды оказалась твердая фотографическая карточка со стершимися краями…

«Williams photo. 1915. Crimea».

…Белый, ослепительно-белый костюм щегольски опирающегося на стек Вадика. Кажется, что морской ветер безопасен для его безупречного пробора, от которого за версту веет царскосельским глянцем… Улыбка пятнадцатилетнего Вадика по-взрослому сдержанна.

Ида смотрит в объектив с детской серьезностью. На ней – белое кисейное платьице, из выреза которого выступают худые ключицы и длинная шея. Темные волосы распущены – хорошенькая девочка-подросток в возрасте гадкого утенка.

Рядом с Идой, справа, стоит Сережа Это московский вариант Пелама Вместо безупречного глянца – чуть нарочитая обаятельная небрежность. Небрежна непринужденная поза. Волосы чуть взлохмачены ветром. На Сереже – серый pull-over и серые фланелевые брюки, даже складка на которых значительно уступает острой, как бритва, складке Вадиковых…

Над скалой Парус навсегда застыли в своем полете беззвучно кричащие чайки…

«Williams photo. 1915. Crimea» – серебряным тиснением внизу.

Глухой стук копыт по каменистой тропинке: звезды просвечивают сквозь закрывшую небо черную листву.

Тропинка все круче, грудь лошади раздвигает хлещущие ветви…

«Не бойтесь, благородная госпожа, они не настигнут нас – я готов поклясться в этом своим мечом!»

Заросли все гуще – Господи, как темно! От полурадостного ужаса холодно в груди…

– Они нас не настигнут! – Рука, держащая Иду за талию, становится тверже: лошадь перепрыгивает какую-то яму… – Им не придет в голову, что я поскачу горами, ни за что не придет…»

«Не придет, потому что это – безумие», – думает Ида. Сережино лицо совсем близко: оно кажется как-то осунувшимся от играющего в каждой черте азарта: Ида видит; как он в нетерпении кусает губы, когда все же приходится ехать медленнее.

Игра владеет всем его существом: «они» – сейчас это для него не Вадик, не Женя, не Саша Дмитриев и не обожающая мужские роли Наташа Иванова-Вельская, а враги, преследователи настолько настоящие, что, уходя .от них, он ни минуты не колеблясь мчится, рискуя лошадью, собой и Идой, в обход – по лесным тропинкам склона…

…Уже третий день долина между Профессорским уголком и Алуштой служит ареной развернувшихся на ней подвигов Круглого стола…

Во флигеле дачи Ржевских находится теперь замок, в котором Ланселота – Сережу, благополучно похитившего Гвиневэру – Иду, ждут сообщники: «синие» рыцари – Володя Дмитриев и Игорь Львов. Разумеется, окончательно отстав, преследователи – «черные» рыцари – вернутся обратно и, собравшись там под всеми знаменами, пойдут осаждать «синий» замок: тогда игра перейдет в новую фазу.

…Преследователи остались далеко позади. Медленный ход Букки. Черные, уходящие в звездное небо кипарисы. Черепичные крыши белеющих в темноте длинных домов, окна которых выходят на внутренние веранды…

«—О чем Ваши мысли, сьер Ланселот?

– Неплохо бы как-нибудь использовать флот для дальнейшего ведения войны…»

Под «флотом» подразумевается легкая, небольшая, но весьма недешевая яхта «Афродита», на которой Сережа и Вадик иногда сутками пропадают в море. Особенно нравятся им берега в сторону Коктебеля…

«– И не следовало же высокородным Вашим родителям дарить Вам эту яхту…

– Отчего же? – Сережа негромко смеется. – Прежняя «джонка» нас с благородным сьером Черным Рыцарем решительно перестала устраивать».

Каким светлым кажется в темноте Сережино лицо, такое беспечное сейчас, когда сцена погони выиграна!

Копыта Букки цокают по камням мостовой…

…Сколько времени она сидит уже на полу у выдвинутого ящика бюро, держа перед собой фотографии и глядя на Сережу, на его отчего-то серьезные губы, открытые серые глаза и чуть взлохмаченные морским ветром волосы…

Сережа… Сережа… Сережа!

24

— Мне хотелось бы с Вами познакомиться. Эта прозвучавшая по-русски фраза заставила Тутти вздрогнуть.