Читаем Держатель знака полностью

Держатель знака

Елена Петровна Чудинова , Елена Чудинова

— На пыльных мешках? — Женя отправил в рот несколько орехов.

— Каких мешках? — Снова качнувшийся Зубарев посмотрел на Чернецкого с обиженным недоумением. — Я же говорю — в астрале. Значит, по ночам вылетают. Вылетают и дерутся.

— Угол Моховой, за пятую трубу налево, — сгибаясь от смеха, тихо простонал Сережа. — А Менделеева тоже вылетает.

— Так можно над чем угодно смеяться, Ржевский! — Обуреваемый стремлением во что бы то ни стало растолковать Жене и Сереже воззрения блоковско-соловьевской компании, Мишка Зубарев говорил уже так громко, что за остальными столиками начали прислушиваться. — А Блок знает, что писать. Пишет вампир, значит, вампир!

— И навешаю лапшу мою на уши ваши! — в полном восторге подхватил Женя и, отставив в сторону запрыгавший в руке стакан, звонко расхохотался, закидывая назад голову. — Да содрогнется Лысая гора пред нашествием литературной богемы! Ржевский… только ты… помолчи, а то я сдохну!

— Ваше веселье, Чернецкой, дурного тона, — снисходительно ввязался в разговор из-за своего столика подпоручик Ларионов: в «мэтровом» тоне явственно ощущались четыре курса историко-филологического факультета и легкая досада на себя за дискутирование с едва ли не гимназистами. — Если Вы не понимаете, что такое мистика, то лучше постарайтесь это скрыть. Да, у Блока есть неудачные стихи, одним из которых является это стихотворение, но что это меняет? Даже в этом плохом — тематика показательна для Блока. Блок честен. Блок открыто заявляет об отданности своей души силам тьмы. Продажа души — тема, волнующая творческие умы со времен Средневековья, дошедшая до апофеоза в творении Гёте. Да, Блок проклят, и результат страшной сделки — его зловещее знание Тьмы. Впрочем, Вам, может быть, непонятен эзотерический подтекст его символики.

— Когда душа на самом деле продана, об этом не орут на каждом перекрестке! — неожиданно взорвался Женя, веселое настроение которого мгновенно улетучилось: вскочив и повернувшись в сторону собеседника, гневно блестя черными на неестественно белом лице глазами, он продолжал — стоя, упершись коленом в стол и чуть заметно раскачиваясь всем телом с какой-то грациозно-змеиной гибкостью: — Об этом молчат!! Так молчат, что Вы пройдете мимо и не заметите! Что Вы знаете о том, как на самом деле совершается продажа души? Без гробов, без черепов, черных свечей и прочего романтического хлама?

— Мистика лакейской, — отчетливо и громко проговорил Сережа, неторопливо наполняя стакан. — Блок вообще отдает популярным в среде домашней прислуги жестоким романсом. Может быть, Вам, г-н подпоручик, и близка поэтика сердец, пронзенных «острыми французскими каблуками», — Сережа сделал паузу и залпом выпил коньяк, — а по-моему, это просто-напросто плохо.

— П-р-равильно!!! — расплескивая на соседей содержимое своего стакана, прозванный Quel-Кошмаром корнет Попов воздвигся за столиком вслед за своим воплем. — Пр-р-равильно! Он правду говорит — плохие стихи! Как может интеграл дышать? Что он — вдыхает и выдыхает, да?

— Да ты, Алешка, ничего не понимаешь, — дергая корнета, чтобы он сел, возмутился облитый сосед.

— Он ничего не понимает в интегралах?! — бросился на защиту Quel-Кошмара вихрастый вольноопределяющийся, состояние которого, очевидно, позволило ему выделить из всего прозвучавшего только «не понимаешь» и «интеграл». — Да мы учились вместе — у него всегда пять по математике было!

— Это свинство, Ржевский, Блока читал весь интеллигентный Петербург, а ты берешь на себя смелость утверждать, что, видите ли, плохо!

— Да Рукавишникова читать надо, Рукавишникова!! Или вот, тоже хорошо: «Влачились змеи по уступам, Угрюмый рос чертополох! — заорал розовощекий вольноопределяющийся Иванов, отбивая такт стаканом по столу. — И над красивым! женским! трупом! Рыдал! безумный! ск-скоморох!»

— Черт, да отдай ты мой стакан!

— Да погоди ты… Вот еще… «О кот, блуждающий по крыше! Твои м-мечты во мне поют!» Рукавишникова читать надо, а не Блока!!

— Нет, господа, если принимать тезис о нравственной ответственности искусства, то Блок…

— ГОСПОДА, А КАК ЖЕ «ДВЕНАДЦАТЬ»?!!

— Да он просто кровавая сволочь!

— Как Вы смели это сказать, Орлов?!

— Господа, поэт имеет право…

— Черт возьми, Гнедич, что вы себе позволяете?!

— От этого недалеко до большевизма!!

— Я не в Вас швырял, черт возьми! Так это меня — в симпатиях к большевизму!?!

— Да!!!

— Мне плевать, что не в меня. Это — оскорбление действием, Вы мне ответите!!