Я ошарашенно уставился на Деку, но тот уже повернулся навстречу Морад. Я услышал, как он поздоровался с управляющей, а затем принялся распоряжаться так уверенно, словно не вернулся только что из десятилетней ссылки.
– Немедленно распоряжусь, господин, – ответила Морад, и тоже таким тоном, будто они расстались только вчера.
Повсюду во дворе велись какие-то разговоры. Один я торчал в одиночестве.
Испытывая смутное беспокойство, я вернулся к пленнику в маске и, вздохнув, пнул его ногой. Тот запыхтел и задергался, пытаясь добраться до меня.
– И почему с вами, смертными, вечно так трудно? – задал я праздный вопрос.
Живой мертвец, как и следовало ожидать, не ответил.
Моя прежняя комната…
Я встал на пороге и даже не удивился тому, что за сто лет, пока меня здесь не было, в комнате ничего не трогали. Если подумать, чего ради слугам было сюда заходить, не говоря уже об управляющих? Никто не пожелал бы жить в комнате, где некогда обитал бог. Вдруг он оставил после себя опасные ловушки или вплел в стены проклятия? Или, что еще хуже, вдруг ему вздумается вернуться?
Вообще-то, я не собирался когда-либо сюда возвращаться. И мне даже в голову не приходило вставлять куда-то проклятия. А если бы и пришло, я не стал бы обременять стены такой ерундой, как проклятия. Я создал бы шедевр боли, унижения и отчаяния, почерпнув вдохновение в собственном сердце, и щедро поделился бы всей этой жутью с любым смертным, которому вздумалось бы сюда заглянуть. Конечно, не на столетия, в течение которых терпел я, а лишь на мгновение-другое, но с такой же остротой.
У стены виднелся старый деревянный стол, а на нем – всякие мелкие сокровища, которые мне так нравилось собирать, пусть даже в них не было ни жизни, ни собственной магии. Вот совершенной формы сухой листок; сейчас к нему страшно даже прикоснуться: вдруг прахом рассыплется? А вот ключ – уже не помню, что он открывал, и не уверен, существует ли еще замок, к которому он подходил. Мне просто нравились ключи. Вот идеально круглый голыш, который я все собирался сделать планетой и добавить в свой планетарий. Я забыл о нем, когда получил свободу, а теперь у меня не было могущества, чтобы исправить ошибку.
По ту сторону стола находилось мое гнездо. Точнее, я обустроил его в таком стиле, хотя ему недоставало красоты и красок моего настоящего гнезда в державе богов. Сейчас передо мной была лишь куча тряпья, наполовину состоявшая из пыли и готовая окончательно превратиться в нее. И к тому же наверняка обжитая какими-нибудь паразитами. Иные тряпки когда-то были нарядами, стыренными мною у чистокровных. Чей-то любимый шарф, детское одеяльце, драгоценный ковер… Я неизменно старался красть у них самые любимые вещи, хотя, попадись я на горячем, меня наказали бы, и очень жестоко. Каждый удар при наказании воистину стоил бы того! Но не потому, что кражи наносили им сколько-нибудь ощутимый ущерб. Просто я тем самым доказывал, что я не смертный, не просто раб. Я по-прежнему был Сиэем, проказливым ветром, игруном и охотником, и никакое наказание не смогло бы меня сломить. Я был готов перенести что угодно, лишь бы этого не забывать…
А теперь все здесь затянуло пылью и плесенью. Я сунул руки в карманы, съехал спиной по стене и вздохнул.
Я уже дремал, когда они явились ко мне. Сквозь пол. К моему удивлению, первой показалась Шахар. Я улыбнулся, заметив у нее в руке керамическую табличку с единственной простой командой на нашем языке: «Атадиэ!» Откройся! Я, так сказать, некогда показал ей дверь, и она заставила кого-то сделать для нее ключ.
– Ты что, с тех пор сама таскалась по замкнутым пространствам? – удивился я, пока она выбиралась из дыры и отряхивалась от пыли. Они с Декартой еще и заставили день-камень сложиться для них в ступени. Дека вылез следом и принялся завороженно оглядываться.
Шахар опасливо покосилась на меня, несомненно припоминая, как я последний раз видел ее и говорил с ней. Было это целых два года назад, наутро после нашей любовной встречи.
– Было дело, – подтвердила она. – Полезная возможность без лишних глаз проникать повсюду, куда захочу.
– Верно, – согласился я с легкой улыбкой. – Хотя, знаешь, стоило бы поостеречься. Замкнутые пространства когда-то были моими. А любое место, которое так долго было моим, неизменно приобретает какие-то свойства моей природы. Зайди не в тот коридор, открой не ту дверь – и мало ли что вдруг выскочит и цапнет тебя!
Она поежилась, чего я, собственно, и добивался. И дело было не только в моих словах. «Предательница», – отчетливо выговорили мои глаза, и мгновение спустя она отвела взгляд.
Дека встревоженно поглядывал на нас. Наверное, он только сейчас начал понимать, насколько все между нами плохо. В итоге, проявив мудрость, он заговорил о другом: