Держава и топор

Теперь о правиле трех пыток, отразившемся в пословице «Пытают татя по три перемены» и выражении «три вечерни». В делах политического сыска заметна некая закономерность: если ответчик сразу признавал свою вину и подтверждал извет, то его пытали «из подлинной правды» только один раз, а если ответчик отрицал свою вину и не подтверждал извета, то его пытали три раза. Из документов Сыскного приказа середины XVIII века следует, что все раскольники, не желавшие раскаяться в своей вере, подвергались обязательной троекратной пытке. Только стойкость могла спасти ответчика, но ее хватало не у всех, чтобы выдержать три «пытки непризнания», стоять «на первых своих словах» и «очиститься кровью» от навета. В 1700 году в деле Анны Марковой, стерпевшей три пытки, сохранился приговор: «Анютку… освободить, потому что она в том деле очистилась кровью». Благодаря своей стойкости на пытках весьма приближенный к царевичу Алексею сибирский царевич Василий Алексеевич был только сослан в Архангельск, тогда как другие, менее близкие к сыну Петра люди оказались на плахе, с вырванными ноздрями, были сечены кнутом и сосланы в Сибирь.

Отказ от данных на предыдущей пытке показаний или даже частичное изменение их с неизбежностью вели к утроению пыток – каждую поправку к сказанному ранее требовалось заново трижды подтвердить. В 1725 году допрашивали самозванца Евстифея Артемьева, который сказался царевичем Алексеем. В рапорте генерал-майора Шереметева, который вел розыск, отмечено, что Артемьев «был пытан в застенке три раза, токмо явился по распросам в назывании себя царевичем Алексеем Петровичем не постоянен, а говорил разнство». Шереметев сообщал, что следователи приводили Артемьева в четвертый и в пятый раз в застенок «для роспросу в разнстве», «токмо-де весьма был болен… и ничего не говорил». Тогда Шереметев приказал продолжить пытки, после того как «от болезни оной извощик свободится», то есть до тех пор, пока на трех пытках не будут даны идентичные показания и «разнство» будет устранено.

Было бы неверно думать, что правило трех пыток соблюдалось всегда и последовательно. Если сыск был заинтересован обвинить одну из сторон процесса, то этой нормой пренебрегали. Сохранились дела, из которых следует, что многократная пытка применялась только к изветчику или только к ответчику. Причины неожиданной жестокости к одним или особой милости к другим участникам процесса скрыты от нас.

Четыре года тянулось дело, начатое в 1699 году по доносу крестьянина Игнатия Усова на его помещика Семена Огарева в сказывании «непристойных слов». Несмотря на подтверждение извета свидетелем и на девять (!) пыток изветчика, непоколебимо стоявшего на своем доносе, ответчик Огарев был только на допросах и на очных ставках и ни разу не был поднят даже в виску. В 1718 году посадский Корней Муравщик, обвиненный в «непристойных словах» о присяге, выдержал за три сеанса 106 ударов кнутом, был пытан в четвертый раз, а «в пятом розыске и с огня говорил, что тех слов он никогда не говаривал». Тем не менее изветчика не пытали, а стойкий Муравщик был сослан на каторгу.

Рассмотрим теперь вопрос о продолжительности, степени тяжести пытки, периодичности самих пыток и о том, как люди переносили мучения. Здесь много неясностей. Судя по пометам «пытать», «в застенок», арестанты готовились к розыску заранее. Сыскное ведомство работало как всякое государственное учреждение – с соблюдением принятых правил и традиционных бюрократических процедур, чем часто и объясняется волокита в розыскном процессе. Конечно, в делах особо важных следователи работали, не считаясь с многочисленными праздниками и выходными.

При пытках обязательно присутствовал кто-то из руководителей сыска, приказные без начальства пытали людей очень редко. Обязательным было составление протоколов пыток (запись «пыточных речей»). В этих протоколах отмечалось число нанесенных ударов кнутом, другие пыточные действия. В некоторых протоколах отмечалась продолжительность пытки. 9 августа 1735 года В. Н. Татищев, пытавший Столетова, приказал отметить в протоколе: пытанный висел в виске полчаса, получил 40 ударов кнутом, а потом висел еще час. Иногда фиксировали время «в подъеме» и время отдыха. В решении Тайной канцелярии 1734 года о пытке копииста Краснова сказано «ис подлинной правды, подняв ево на виску, держать по получасу и потом, чтоб от того подъему не вес[ь]ма он изнемог, спустить ево с виски и держать, не вынимая из хомута, полчетверти часа, а потом, подняв ево, Краснова на виску, держать против оного ж и продолжить ему те подъемы, пока можно усмотреть ево, что будет он слаб и при тех подъемах спрашивать ево, Краснова, накрепко». О том, что подъемы на дыбе бывали многократными и затяжными, упоминается и в других документах сыска. Архимандрит Александро-Свирского монастыря Александр (расстрига Алексей Пахомов) во время следствия 1720 года был поднят на виску и провисел 28 минут, после чего потерял сознание. На следующий день его продержали «в подъеме» 23 минуты.