Держава том 4

За Чернавкой, слившись в единое целое с конём, устремился в сторону речушки и вновь остановился, дабы не обгонять маленького босого мальчишку с прутиком, целенаправленно гнавшего к реке стаю переваливающих ся с боку на бок уток. Между делом уплетая круто посоленную краюху ржаного хлеба, тот покрикивал на них и нравоучительно помахивал прутиком, не позволяя самым любознательным отклониться от маршрута и слопать что-нибудь вкусненькое.

Конь, тряся гривой, добродушно косился на пастушка, понимая, что нельзя распугивать живность.

Ждать пришлось довольно-таки длительное время, медленно следуя за утиной стаей с белобрысым вожаком.

В одном месте его обругал и прогнал рыболов с облупленным носом, напоследок продемонстрировав пастушку мокрый кулачок.

А так как он был года на два постарше и чуть не на голову длиннее, тот не отважился лезть на рожон и погнал недовольно галдящих уток дальше по заросшему травой берегу. Пройдя с десяток саженей, 3заметил ещё одну протоптанную в траве тропу, ведущую к воде и направил уставших подопечных туда, несмотря на протесты сидящей на серых досках мостка пухлощёкой девчонки в дырявом сарафане и белом платочке с васильками.

– Тут мои утки плавают, – сообщила сопернику, на что тот, посопев носом, солидно ответил:

– Ничо-о! Не перепутаются.

Недовольная новым соседством девчонка, из вредности, стала шлёпать ногами по воде, пытаясь отпугнуть чужих уток.

Как же. Испугаешь их брызгами. Увидев воду, чуть не сбив с ног пастушка, они с кряканьем ринулись в реку.

Недовольный рыболов прокричал чего-то связанное с мамой, а затем, азартно сжав губы, дёрнул удилище вверх, вытащив из воды серебристую на солнце рыбёшку.

Нежданный улов примирил его с водоплавающей птицей, мамой и подпасками.

Проехав вдоль берега с полверсты, Аким наткнулся на песчаную косу, и, расседлав коня, повёл его на водопой. Оглядевшись и не заметив посторонних, разделся и с утиным восторгом бросился в реку, через минуту оказавшись на другом берегу. Наплававшись, выбрался обсохнуть.

«Господи! Как я люблю Рубановку», – подумал он, натягивая на мокрое ещё тело штаны и рубаху.

Подрёмывая в седле, мерным шагом ехал по рубановской улице, чуть не сбив с ног длинного худого субъекта с чеховской бородкой.

Сняв очки и поздоровавшись, тот подышал на стёкла, потёр окуляры о тощий живот и водрузил их на нос.

Аким молча взирал на странную личность и его телодвижения.

– В делах закопался, – сообщила личность, поскребя чеховскую бородку. – Во второй ареопаг4не выбрали… Никудышный демос5стал… Забыл о свободе и демократии. Да и гоплиты6распоясались. Лупят всех подряд почём зря. Сегодня к папеньке вашему пойду, – сменил он тему. – Буду просить с ремонтом школы помочь, – махнул в пространство рукой, обозначая где-то там своё учебное заведение.

«Так это рубановский светоч образования, что сеет умное, вечное… и ещё чёрт знает какое, – сдержал улыбку Аким. – Мифами древней Греции увлёкся на каникулах».

– Вы, господин учитель, перед полицмейстером посдержаннее на язык будьте, а то запросто повторите путешествие Одиссея на Сахалин. С материалом на школу отец поможет, – осчастливил педагога.

Вечером, вновь побеспокоив приладившегося дрыхнуть на клавишах котёнка, музицировали на рояле, затем сумерничали на террасе, наслаждаясь чаем с клубничным вареньем и попутно отмахиваясь от комаров и прочей летучей мелочи.

Молодые женщины вновь стали дружны и по любому поводу спорили с Акимом, что его очень веселило. Днём читали книги или лежали в гамаках «под сенью деревьев», как выражался Максим Акимович. Если солнце, «шаля и играя», как выражался его сын, перемещало тень в сторону, брали по одеялу, и, расстелив в гуще парка, отдыхали там. Читать и лежать на одеялах любили подальше друг от друга.

Всё пропиталось летним зноем: и цветы, и небо, и деревья с уставшими от жары листьями.

Аким, маясь от скуки, заглянул к отцу – тот спал под раскрытым настежь окном.

Побрёл в свою комнату – там отдыхала жена.

«Сиеста, будь она неладна. На Волгу идти лень. Пойду в гамаке поваляюсь».

Но солнечные лучи ярко освещали привязанный к двум стволам гамак.

«Тогда в беседке посижу», – решил он, медленно бредя по аллее и свернув затем на тропу.

Неожиданно из-за деревьев выскочила Ильма, а за ней – довольный жизнью и солнечным днём, Трезор.

«И жара им нипочём, – глянул вслед убежавшим собакам. – То-то потешные «трезорики» родятся», – замер, увидев сидящую на свёрнутом одеяле Натали.

Она увлечённо читала, не слыша и не замечая ничего вокруг, а пальцы её непроизвольно сжимали и разжимали яблоко. Светлое лёгкое платье с глубоким декольте открывало шею и верхнюю часть груди.

Аким загляделся на явленную ему красоту, любуясь чёрными локонами, нежной изящностью шеи, пластичной покатостью плеч и небольшой выпуклостью груди под светлым шёлком.

Её щёки зарумянились, когда увидела его. Положив книгу на траву и превратив яблоко в закладку, она надела лёгкую соломенную шляпку и, протянув ему руку, грациозно поднялась.