Держава том 4

– Дык! Э-э! Во всякое веруют. Нам, пскопским, всё было удивительно, – закатив глаза, зачастил мужичок. – Их верующих – кришнаитами кличут. Насобачились, еретики индусские, на свой пуп молиться, доказывая, что таким вот способом с Богом в какую-то гармонию соединяются… Одна барышня как-то объясняла мне, что нашенская буква «х» – «хер» по-научному прозывается… И тоже несёт в себе гармонию… мировое равновесие… и этот, как его, божественный порядок… С помощью гармони соединиться в чём ином запросто могём… Вот от этого ихнего богохульствия, – смачно выговорил вторую половину слова, – и прёт хрень никонианская, – пришёл к парадоксальному выводу лохматый мужичок.

Конец 1911 года ознаменовался событием глобального масштаба – в ночь перед Рождеством, в фешенебельном ресторане «Донон» произошло бракосочетание штабс-капитана Дубасова с белокурой девицей Полиной, как пошутил Аким Рубанов, поздравляя в ресторане новобрачных.

Дубасов, рисуясь перед гостями, взял у метрдотеля карту меню и заказал дополнительно к брачному столу: «Шницель министерский» и «котлеты по-царски», а также «цыплят по-венгерски» и, дабы вспомнить поездку в Маньчжурскую армию – жареных рябчиков. – Почесав макушку, закатил очи долу.

– Вспоминает название блюда, – шепнул Ольге Аким и услышал:

«Сюпрен де вой яльс с трюфелями».

– Неделю разучивал, – вновь шепнул жене, внимательно прислушиваясь к следующему заказу.

«Волован Тулиз Финасвер».

– Браво! – похлопал в ладони, глядя на довольного молодожёна.

А на сцене уже во всю шло представление.

Мужчина во фраке, приплясывая, исполнял куплеты:

            В Париже был недавно,

            Кутил там славно.

            В кафешантане вечно

            Сидел беспечно.

            Матчиш прелестный танец,

            Живой и жгучий,

            Привёз его испанец,

            Брюнет могучий.

– Виктор, вот прекрасная полковая песня для 145 пехотного полка, – посоветовал приятелю Аким.

Но тот не услышал пожелание товарища, угощая «Тулиз Финасвером» свою ненаглядную.

Тем временем мужчину на сцене сменила дама «в полуголом платье» – с недавнего времени это определение вошло в гвардейский обиход, и, эротично виляя бёдрами, пропела шансон:

            Я – красотка полусвета,

            Бар «Донон» – вот мой дом.

            Постоянно я согрета

            Пляской, страстью и вином.

– Эту песенку Дубасов специально заказал перед первой брачной ночью, – зашептал жене Аким.

– Как тебе не стыдно, о, вульгарный супруг мой, – не очень-то рассердилась Ольга.

– Не будьте такой чопорной, мадам, – с удовольствием, не забывая пить за счастье молодых, аплодировал французским каскадным танцам под румынский оркестр.

Следом гости ресторана «Донон» увидели один из вошедших в моду «фарсов».

На этот раз сыграли короткую комическую пьесу, закончившуюся искромётным канканом, в исполнении дам в полупрозрачных одеяниях.

Под занавес вышла стройная танцовщица в обтягивающем трико и продемонстрировала живые картины: «Жертва», «Пробуждение Галатеи» и «У моря».

Когда разъезжались, Аким преподнёс молодым сборник эссе Луначарского «Нагота на сцене».

– Автор провозглашает: «Борьба за наготу – есть борьба за красоту, здоровье и свободу», – поцеловал в щёку новобрачную.

– Во! – показал ему кулак молодожён, подумав, что приятель намекает на купание нимф в Дудергофском озере.

            *      *      *

В первых числах апреля, в кабинете Рубанова раздался телефонный звонок, отвлекший его от необычайно сложной дилеммы: выпить перед обедом рюмочку коньяка «Шустов и сыновья» или плеснуть в бокал из «готического» графина рябиновки, произведённой на заводе господина Смирнова.

– Аз есьм! – взял трубку и услышал голос дворцового телефониста:

– Вас вызывают из апартаментов Его императорского величества. Завтра в полдень просят прибыть а Александровский дворец Царского Села.

«Видно, фотограф Янгельский, работая на износ, сумел отпечатать карточки», – гениально разобрался с дилеммой, решив, что не станет обижать ни Шустова с детишками, ни заводчика Смирнова.

После обеда прибывший фельдъегерь продублировал звонок, протянув Рубанову конверт с запиской от самого барона Фредерикса.

Максим Акимович проснулся в прекрасном расположении духа. Нащупав ногами туфли, накинул халат и, стараясь не шаркать ногами, пошёл в ванную.

Лакей Аполлон, морально воспрянувший духом после отъезда в Рубановку Антипа, приготовил горячую воду, правленую бритву и полотенце.

Приняв ванну, Рубанов вылез и, пригладив шевелюру, бородку и усы, обтёрся подогретым полотенцем.

Профессионально побрив барина, Аполлон попрыскал на его лицо французским одеколоном, и, заслужив благодарность, довольный жизнью и профессией, поспешил накрывать лёгкий завтрак.

Домочадцы ещё нежились в постелях.

Облачившись с помощью Аполлона в парадный мундир, Максим Акимович поинтересовался погодой на улице.

– Чрезвычайно прохладно и ветрено, ваше высокопревосходительство. Будто и не апрель, – с удовольствием, словно свою игрушку, оглядел барина.

– Тогда подай лёгкую шинель, – чуть поразмышляв, произнёс Рубанув: «До вокзала Архип Александрович доставит, а затем на поезде, – мысленно разрабатывал план поездки. – А в Царском Селе на станцию дворцовую карету пришлют».