Держава (том первый)

— Ну да! Тебя послушать, так в Крым надо смутьянов ссылать, а не на Сахалин, который оставлен местом ссылки. Но вот в этом же указе Николай зря отменил наказание розгами, применявшееся по решению сельских обществ. Разбалуется народ!

— Варвар! Ты меня поражаешь, — возмутился Георгий. — Это же дикость, наказывать розгами.

Про «варвара» Максиму не понравилось, и он немного изменил тему разговора.

— Господин профессор, надеюсь, читал последний номер журнала «Вестник Европы?»

— Неужели генералы читают прогрессивную прессу? А что там? — несколько озадачился Георгий Акимович.

— Там сопоставляется отмена ссылки с событиями в Китае. С «восстанием боксёров». Интересен вывод, что следует развивать Сибирь. Узкой железнодорожной полосы, связывающей европейскую Россию с берегами Тихого океана недостаточно. Кстати сказать, правильно анализируют ситуацию. Будет война — не скоро из России грузы и людей доставят к театру военных действий.

— Максим! Да Бог с тобой, какая война?

— Обыкновенная, Георгий, на которой стреляют. Да она уже началась. Про англо–бурскую вся Россия знала, а на свою никто и внимания не обращает. А ведь китайцы в июне захватили у нас всю линию строящейся железной дороги, а в июле перешли в наступление на Благовещенск. Сейчас за них взялся генерал–майор Ренненкампф. Долбит желтолицых в хвост и в гриву.

Младшие Рубановы заинтересовались военной темой, но в этот момент перед ними предстала компания из полудюжины мужиков под водительством длинного, худого, очкастого субъекта с бородкой клинышком.

Сидящая на веранде компания безошибочно признала в нём учителя.

Как понял Аким, просили лес на ремонт рубановской школы.

Ясное дело, Максим Акимович выделил на поддержку образования, к горю подошедшего старосты, приличную делянку.

— И про мост не забудьте, — но он не успел развить мысль.

— Качать благодетеля! — заверещал учитель голосом Зерендорфа, и довольные мужики, ухая и вскрикивая, стали подбрасывать Рубанова–старшего.

— Не уроните! — запричитала Ирина Аркадьевна, волнуясь за мужа.

Огорчённый убытком староста желал обратного: «На гроб меньше бы леса ушло, прости Господи…»

В начале августа Максим Акимович, с матюгами миновав раздолбанный мост, уехал в Петербург, дабы успеть к 6 августа в Красное Село, куда прибыл и государь, согласно традиции, ежегодно поздравлявший юнкеров с производством в подпоручики.

Аким до конца каникул бился с братом в лаун–теннис, делал конные прогулки или читал, но с крутобёдрыми, русоволосыми, чернобровыми бестиями порочащих связей не имел. Осенью он мечтал получить письмо от своей желтоглазой колдуньи, так зачем ему другие.

С Васькой Северьяновым этим летом, к радости брата, тоже не встретился. Тот навестил отца и Рубановку в июне.

____________________________________________

Когда Аким вернулся в стены родного училища, первым, кого он встретил, был Мишка Дроздовский, нёсший дневальство, и грустно рассматривающий себя в огромное настенное зеркало.

— Честь имею явиться, господин козерогий папаша, — отрапортовал ему Рубанов, чётко отдав честь и щёлкнув каблуками.

— Вольно! — повеселел Дроздовский. — А ведь и правда, папашами стали. Скоро и козероги притащатся. А вот и они, — принял строгий вид, пренебрежительно разглядывая появившихся в дверях испуганных кадетов.

И служба полетела со скоростью курьерского поезда.

Юнкера 3‑ей роты получили высокий статус роты Его Величества и царские вензеля на красные погоны, став 1-ой ротой училища.

Гришку Зерендорфа, приказом начальника училища, назначили младшим портупей–юнкером. Еле дыша от счастья, он сменил берет на фуражку, штык–нож на тесак с офицерским темляком, и подпоясался белым ремнём.

К несказанной радости Дубасова, его тоже произвели в младшие портупей–юнкера, со всей соответствующей атрибутикой, и он стал взводным командиром, сменив круто пошедшего вверх Зерендорфа, исполняющего обязанности фельдфебеля роты.

Не обошла божья благодать и Рубанова. Ему присвоили чин младшего унтер–офицера и поставили на должность командира отделения.

— Ну вот, — прокомментировал назначение Дубасов, обращаясь к Акиму. — Наконец–то и ты человеком становишься. И хотя не выслужил фуражку, тесак и белый пояс, зато на койке появилась позолоченная табличка с фамилией. Глядишь, скоро в люди выбьешься, — гордо покрутил темляком на тесаке и сдвинул на бок фуражку.

С сентября занимались на плацу выездкой, фехтованием. В тире учились стрелять из семизарядного офицерского револьвера системы Наган, а не из трёхлинейной винтовки системы Мосина, которую освоили на младшем курсе. Ну и, конечно, воспитывали козерогов в духе Павловского военного училища.

Построив молодых юнкеров, Дубасов важно ходил перед ними и менторским, занудливо–нравоучительным голосом вещал: