Держава (том первый)

— Да ради Бога. А теперь я вас повеселю, — выпили ещё по рюмочке, и Сипягин вытащил из саквояжа пухлый журнал. — Сей альманах «19‑й век» называется. Интереснее «Воскресения» будет. Авторы дали обзор важнейших событий столетия, половины коих мы с вами были свидетелями, — глянул на Рубанова. — Но самое интересное я нашёл в последнем разделе, — потряс альманахом. — Слушайте: «В конце 19 века ряд учёных высказал предположение, что в веке 20‑м люди будут летать на Луну». Представляете, Рубанов? На Луну летать станут… На ядре артиллерийском, как Мюнхаузен… С перепоя чего только не выдумаешь, — закатился смехом Сипягин. Отсмеявшись, вытер платочком глаза. — В дальнейшем я полностью согласен с авторами, которые пишут: «Нам это кажется столь же невероятным, как если бы кто–то стал утверждать, что в 20‑м веке Россия будет не продавать, а покупать зерно». Есть ещё у нас умные люди. То–то купчишки покатываются, барыши в кубышках подсчитывая. Россия зерно станет покупать, — вновь развеселился он. — Вот и читали бы интеллигентишки эти фантазии, так нет, «Воскресение» им подавай, а потом в политику лезут. Все земства заполонили. Совсем там порядочных людей не осталось. Одни либералы. И аристократия туда же. Бунтари… Декабристы. Вызов государству бросают. Так, например, представитель известного княжеского рода Дмитрий Иванович Шаховской демонстративно работает учителем в земской школе Весьегонского уезда Тверской губернии. Ша–хов–ской, — повторил он по слогам, — князь… Что же говорить о разночинцах? Ну ладно, Бог с ним. Пусть учительствует… Дело полезное… Несколько лет назад, я своими глазами видел на Морской вывеску «Техническая контора князя Тенишева».

— А князь Хилков ездил на паровозе за машиниста, — вставил Рубанов.

— Да пусть хоть в цирке выступают, — разозлился Сипягин, — но этот Шаховской издаёт на свои деньги, не на учительскую, полагаю, зарплату, за границей, нелегальные брошюры, которые затем распространяются у нас с молниеносной быстротой. Земские либералы, шушукаясь за спиной у властей на многочисленных своих собраниях, месяца два назад создали нелегальный кружок «Беседа», с целью, — наклонился и достал из саквояжа листок…

«Не саквояж, а библиотека» — хмыкнул Рубанов, внешне оставаясь серьёзным, и слушая чтение Сипягина:

«…пробуждения в России общественной деятельности, общественного мнения, столь в России слабого и искусственно подавляемого, чтобы оно было более авторитетным для Петербурга». — Во куда хватили. Я слежу за этим кружком. Членов там уже с полсотни…

— Одни мужики что ли? — с трудом удержался от зевка Максим Акимович.

Ему надоели уже политические разговоры, а хотелось просто выпить и поговорить о дамах.

«Военный — в душе навсегда остаётся юнкером, хоть будь он в летах и генерал», — мысленно хмыкнул Сипягин, а вслух продолжил:

— Богатые люди, помещики, особи мужеского пола, — пошутил он. — С реди них 9 князей, 8 графов и 2 барона. Ну чего им не хватает? Ох, накличут они беду, накличут… Если эти недовольны властью, то что же говорить о менее аристократических кругах? Социалист Струве, через год после вступления государя на престол, написал ему открытое письмо, в котором заявил, что дело самодержавия проиграно… А помните приват–доцента? — неожиданно сменил он тему. — Убили!

— Как убили? За что?

— Всё в тайне… Как сказал самый уважаемый мною писатель Николай Васильевич Гоголь: «Грустно жить на этом свете, господа», а Россия становится самой грустной страной на земле, — пессимистически глядел на огонь Сипягин.

Рубанов вздрогнул от этих слов, и огонь показался ему не ласковым и домашним, а карающим и жестоким.

«Наконец–то выходной. Полгода не отдыхал… Как душевно стучат колёса», — млел в купе на мягком диване обер–прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев.

На столике, рядом с пустым стаканом в серебряном подстаканнике, лежал номер «Нивы» с главами из романа «Воскресение».