Держава (том третий)

— Ну да, господин племянник. Из восьми якобы сгоревших складов. Но и у нас среди казаков жертв немало… Поплачут в донских и кубанских станицах жёны с детишками. Ведь отряд формировали из казаков всех трёх армий. Новый начштаба определил операцию как малоэффективную, но полную мужества и отваги.

— Ну, хоть это признал. Сам в набеге участия не принимал.

— Да успокойтесь, господин московский хорунжий. Они с Ренненкампфом в то время сопки охраняли, — ржанул Ковзик. — А вот проведённое Куропаткиным в январе наступление на Сандепу — действительно позорная страница этой войны. Впрочем, как и все им написанные. Ни одного выигранного сражения, — разозлился подъесаул, достав из корзины с гранатами бутылку ханшина.

— Господин бывший лейб–гусар, положите жидкий пироксилин на место, — погладил собаку Глеб. — А ведь мы опять могли бы выиграть сражение. Но это сакраментальное «бы…». Даже не сакраментальное, а метафизическое… Да чёрт с ним, с Куропаткиным. По грамулечке–то можно, — обрадовал офицеров и вольнопёра, который, имея богатый опыт студента Московского университета, мигом освоил ханшинную науку. — С утра артиллерия долбанула по Сандепу, но, как оказалось, из–за тумана не совсем удачно. Зато наш отряд, несмотря на туман и покрытую тонкой коркой льда почву, незаметно переправился через реку Хуньхе, и неожиданной атакой заставил японцев отступить. Видя такое положение вещей, Первый Сибирский корпус тоже перешёл в наступление.

— Однако, — нахмурился Ковзик, — как всегда, сверху приказали прекратить «самодеятельность» и перейти к обороне.

— Куропаткин боится наступать, — в сердцах треснул по столу ладонью Фигнер. — Нам бы Скобелева. Ведь Мищенко, рассудив, что может быть большой успех, обратился к командиру Первого корпуса генералу Штакельбергу с просьбой начать наступление. Тот неожиданно разрешил и сам перешёл в атаку, наголову разгромив японскую пехотную дивизию… Мы получили возможность окружить Сандепу. Наш отряд вышел в ближние японские тылы, посеяв там страх и панику…

— Сама обстановка требовала от командования наращивания атакующих усилий, что было понятно даже нам, подъесаулам, — для чего–то достал гранату Ковзик. — Но как только об этом стало известно.., — показал гранатой на потолок, — пришёл приказ остановиться и не ломать общую позиционную линию.

— Так ведь можно было другим корпусом перейти в атаку, чтоб линия выровнялась, — от волнения тоже схватил гранату Кусков, но, перепугавшись, тут же вернул её на место.

— Вот! Даже вольнопёр лучше Куропаткина в тактике разбирается, — поощрительно постучал по его спине гранатой штабс–капитана Лишина Ковзик, вогнав бывшего студента в смертельную бледность.

— Господин подъесаул, да уберите вы, ради Бога, взрывное устройство в корзину. Не стоит расширять кубатуру землянки, — пожалел однополчанина Глеб. — Японцы, как водится, успели подтянуть резервы, и Первый корпус с большими потерями отступил. Куропаткин назначил на этот раз виновником своей нераспорядительности не чембарцев, а самого генерала Штакельберга, который, наконец–то, научился воевать, и отстранил его от командования корпусом. Нашему отряду тоже пришлось отступить… Давайте, господа, хоть немного поспим перед завтрашним боем, — резко оборвал он грустный рассказ.

Ранним утром их разбудил сигнал трубача — собираться и строиться в походную колонну.

— Лошади подсёдланы, господин есаул, повысил Ковзика в чине вестовой, небрежно приложив руку к папахе.

— У нас бы в гусарском полку его под ружьё с полной выкладкой поставили, — только хмыкнул Ковзик. — Казачки — чего с них взять.

— Зато умирают красиво! — высказал свою точку зрения Фигнер.

— На молитву! Под знамя! Шапки долой! — услышали команду.

После молитвы двинулись в поход.

— Ильма, дома сиди! — приказал собаке Глеб.

— Такая же своенравная, как и казаки, — ухмыльнулся Ковзик, глядя на бегущую рядом с лошадью Рубанова собаку.

— С кем поведёшься.., — поддержал его Фигнер.

Глубокая разведка по времени заняла более суток. Разъезды дошли до железной дороги у Ляояна. Погибших не было, лишь легко раненые.

Кускову пуля пробила дублёный полушубок и оцарапала руку.

— До крови прям! — съязвил Ковзик, разглядев царапину.

— Поздравляю с боевым крещением, — улыбнулся вольнопёру Глеб. — В Мукден к Натали съездим на перевязку, — решил он. — К тому же ты ей варенье в подарок от родни привёз.

После похода, приведя себя в более–менее презентабельный вид, отпросились у командира полка съездить на перевязку в лазарет. С трудом нашли его неподалёку от Мукдена.

Лазарет состоял из нескольких палаток с короткой железной трубой над каждой, и с приготовленной для топки поленницей дров перед входом.

Рядом с поленницей хмуро глядел на визитёров красноносый доктор в драповом пальто на вате и с укутанной башлыком головой в папахе.

— Зябну! — буркнул на улыбки приезжих, указав пальцем, в какой именно палатке можно найти сестру, дабы она оказала акт милосердия.

Натали была бледная и усталая.