Держава (том второй)

Гуляли, катались на санях, посещали музеи и концерты. А там подошла Масленица — всенародный праздник веселья. Петербург на целую мясопустную неделю стал городом блинов и «веек».

— Натали, помнишь, как в детстве мы ждали, когда из окрестных чухонских деревень с началом Масленицы появятся сотни веек. Масленица у меня связана не столько с блинами — в детстве не отличался хорошим аппетитом, сколько с финнами и их шустрыми лохматыми лошадками, запряжёнными в низенькие сани.

— Конечно, помню, — нежно взяла под руку своего кавалера юная дама. — А больше всего мне запомнились «рытцать копеек», куда б не просили их ехать. И когда папа в детстве спрашивал, каких конфет мне купить, я просила шоколадных на «рытцать копеек». Это его так веселило, — засмеялась она и вдруг вскрикнула: — Аки–и–м, — затрясла в восторге его руку, — вейка, вейка, — указала пальцем на низкие саночки, запряжённые маленькой лошадкой.

Они, словно попав в детство, любовались лохматой лошадкой. Вся упряжь и дуги были увешаны разноголосыми бубенцами и разноцветными ленточками.

Когда это звенящее чудо приблизилось, Натали взмолилась, вновь принявшись дёргать и трясти мужскую руку:

— Ну Аким, ну миленький, ну останови их и давай прокатимся.

Рубанов был счастлив. Ему нравилось, что она назвала его «миленький», нравилось, как по–свойски с ним обращалась, тормоша и тряся за руку, нарушая этим все нормы этикета.

— Натали, — улыбаясь, обратился к ней. — Ты сейчас привела бы в ужас не только своих классных дам, но и мадам Светозарскую, — остановил вейку с сидящим на облучке белобрысым чухной, смолящим короткую трубочку и помог даме устроиться в санях. — Эй, вейка, сколько возьмёшь?

— Рытцать копеек, — получил ответ, приведший в восторг Натали.

Кроме веек они освоили ещё один вид развлекательного транспорта — перевозку через Неву на деревянном кресле с полозьями. Для кресел с толкающими их конькобежцами, была специально расчищена широкая полоса на льду от одного берега до другого.

Расстегнув шинель и подложив одну её полу под Натали, чтоб было теплее сидеть на деревянной скамье, обитой грубой шерстяной материей, и, обхватив даму за плечи, чтоб было не холодно на ветру, они несколько раз пересекли Неву.

— Ваше степенство, — здорово повысил в звании тощего мужика на ржавых коньках, пыхтящего позади них. — Как опытному промысловику хочу сделать тебе выгодное предложение, — издалека зашёл Аким. — Сдай–ка мне, братец, в аренду своё кресло. Я сам его завтра потолкаю, а ты заработаешь за это пятишник.

— Целый пятишник, — обрадовалось «степенство». — Идё–ё–т. «Во дурачок, — подумал предприниматель, — оно вместе с полозьями лишь трёшницу стоит».

На следующий день Аким, одетый в тёплую тужурку, меховую шапку с зелёным бархатным верхом, которую взял напрокат у кучера Ванятки, и в гимназические штаны, оставшиеся от славных детских времён, предстал пред ясны очи любимой. Через плечо у него были перекинуты не аксельбанты, а коньки.

— Мон ше–е–р, — оглядела его Натали, — я вспомнила гимназические годы, — рассмеялась она.

— А елозящего червячка вы не помните, сударыня? — уселся на скамью арендованного кресла и, сопя погромче вчерашнего толкача, надел коньки. — Когда–то я был неплохим конькобежцем, — сообщил даме и стоящему рядом «степенству», зажавшему ладонью карман с денежкой — как бы ветром не выдуло. — Прошу, — поцокав коньками по льду, указал даме на скамью, и, профессионально пыхтя дачным паровозиком, покатил кресло к другому берегу.

На середине Невы, запыхавшись, сел рядом со смеющейся Натали.

— Дальше ты вези, — задыхаясь, произнёс он, приведя даму в полнейший восторг.

Собрав в кулак волю и последние силы, вновь принялся толкать кресло.

— И почему его назвали развлекательным? — стонущим голосом, выпуская клубы пара, произнёс он, провиснув ковром через спинку транспортного средства.

И тут смеющаяся Натали поцеловала его в щёку.

Акима бросило в жар и, заломив шапку, он бодро заскользил к близкому уже берегу. Затем, уразумев выгоду, вновь провис ковром, заработав ещё один сладкий поцелуй. Развернув кресло, помчался обратно.

На середине реки Аким сделал вид, что потерял последние силы, и склонился над Натали. Вуалька была поднята и, не удержавшись, он коснулся губами нежной кожи щеки, ощутив едва уловимый запах духов.

Натали обернула к нему лицо, собираясь что–то сказать. И это «что–то» было бы не гневное, как понял Аким, а так.., немного укоряющее.

Он не стал ждать обличительных женских слов, произнесённых к тому же не от души, а от правил хорошего тона, и не просто коснулся, а требовательно и жадно припал к её губам, обняв Натали за плечи.

Сделав попытку отстраниться, она подняла руки, чтоб оттолкнуть забывшего приличия офицера, но голова закружилась, и вместо того, чтоб оттолкнуть, руки обняли этого бестактного, и даже более того, нахального, но такого нежного и приятного мужчину. И она, забыв всё на свете, ответила на поцелуй, воспарив от этого не то что на седьмое, а на восьмое или даже сто восьмое, небо.