Держава (том второй)

— Как им не надоест… За неделю побывали в церкви Рождества Богородицы, что на Сенях, в Воздвиженском храме, в Благовещенском соборе, в церкви святых Константина и Елены, в соборе Спаса на Бору, — загибал пальцы, сидя в гостиной известной светской львицы, один из высших чиновников государства.

Лишь московский генерал–губернатор с супругой, по велению сердца сопровождали венценосных родственников, вместе с ними посещая церковные службы.

Простые москвичи, давно забыв о Ходынке, шумно приветствовали царя и царицу, где бы они ни появлялись.

В ночь на Великую Субботу Романовы отстояли службу в Большом Успенском соборе.

Празднование Пасхальной утрени, по замыслу великого князя Сергея, было устроено в Большом Кремлевском дворце.

К удивлению Николая, его супруга забыла об усталости, ревностно молясь и кланяясь древним православным иконам, и на заутрене была свежа и бодра, любуясь сказочным парадным залом и вспоминая древние московские церкви.

«Москва теплее, чем Петербург, — констатировала она, — и люди здесь добрее и проще… Как славно было бы вновь перенести столицу в Москву», — слушала, как генерал–губернатор в нарядной парадной форме докладывал царю:

— В Екатерининском зале собрались министры, сенаторы, придворные чины, придворные дамы и фрейлины, а так же кавалерственные дамы ордена святой великомученицы Екатерины. Для военных отведён Андреевский зал. Высшие чиновники административных и судебных учреждений, московские дворяне и представители земства, собрались в Георгиевском зале. Представители именитого купечества — во Владимирском зале. И, вспоминая исторический бал в Петербурге, в Александровском зале велел собрать городских дам в русских платьях и с кокошниками на головах. Сейчас начнётся Православная московская и всея Руси Пасха, — услышал колокольный благовест и перекрестился генерал–губернатор.

По всей необъятной России трезвонили колокола и славили Иисуса Христа православные.

Горожане и сельские жители разговлялись заранее припасёнными яствами.

Офицеры и солдаты, в большинстве своём, были отпущены в отпуска и тоже славили Святое Воскресение…

____________________________________________

Большую часть кишинёвского гарнизона на Пасху, отпустили в увольнения. В казармах несли службу лишь дежурные и дневальные, не считая малой толики солдат, оставленных без отпусков за нарушения.

Во время Крёстного хода у одной из церквей, группа евреев, покатываясь от смеха, тыкала пальцами в нёсших хоругви и иконы священников.

— Отец святой, — юродствовал Гад Бобинчик, — свининки–то уже откушали? — завистливо пощелоктил языком, и плюнул в идущую за священником толпу прихожан.

Стоящий рядом с ним Хаим швырнул грязью в икону:

— Вот вам, свиноеды, — заорал он.

— Чёртовы иудеи, — закричал один из молдаван. — Христа продали за тридцать сребреников, и нас хотите продать…

— Бей жидо–о–в! — заорали в толпе, но батюшка успокоил мирян.

— Христос Воскресе! — воскликнул он.

— Воистину Воскресе, — начал успокаиваться народ.

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его. И да бежит от Лица Его ненавидящий Его, — повёл вокруг храма православный люд, басом затянув песнопение: — Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славиши…

Народ, полностью успокоившись, шёл за пастырем, ликующе подпевая ему.

Немногочисленные полицейские не вмешались и не разогнали творящих безобразия евреев.

«Как можно об них руки марать — Пасха же», — осуждающе качали головами.

Видя такое к себе отношение и попустительство, Ицхак распорядился ловить, где можно, пьяных христиан и лупцевать со всей своей еврейской дури:

— Каждый год мы гоев на Пасху бъём, и эта исключением не станет…

Но молдаване дружно давали отпор, от души тузя обидчиков.

«Дело–то привычное. Сколько лет так Пасху проводим», — делились между собой впечатлениями, но злость нарастала.

Драки вспыхивали то в одной части города, то в другой.

На Чуфлинской площади хорошо разговевшаяся толпа ожидала открытия балаганов. Женщина с ребёнком, выронив билет, села в повозку карусели.

— Где билет? Где билет, спг–гашиваю, — подлетел раздражённый хозяин. — Пг–гочь отсюда, сука, и выблядка своего забег–ги, — схватив за волосы, столкнул её с карусели.

Вскрикнув, женщина упала, ударившись головой о землю и выпустив из рук дитя.

Ребёнок заплакал и пополз к лежащей без сознания матери.

— Убили-и, — закричали в толпе и бросились бить хозяина–еврея.

Несколько его собратьев заступились, но были сбиты на землю и истоптаны ногами.

— За что, жидовские хари, ребятёнка с бабой убили? — орали выпившие мужики.

Ватага ребятишек постарше, что крутилась у балаганов, похватав камни, помчалась по ближайшим улицам, попутно колотя стёкла в еврейских домах.

Видя, что хулиганят дети, еврейская молодь и некоторые мужчины похватали палки, лопаты, колья и встали на защиту имущества.

— Ах ты, маленькая свинья, — ударил палкой хулигана молодой еврей. — Я тебе покажу, как стёкла колоть.

Избитые пацаны с рёвом побежали к тятькам и мамкам.