Держава (том второй)

Неподалёку, Гришка–косой и Афоня залили небольшой каток, и теперь, на ходу закусывая, занимались поддержанием огня в двух огромных кострах.

Рыжий пёс — не староста, а собака, активно всем мешал, радостно путаясь под ногами.

Накатавшись и поводив хоровод у костров, все направились в дом и сели за стол.

Оставшееся до Нового года время коротали за вином и разговорами. Как и положено русскому человеку, начали с политики:

— Если бы в начале месяца в Порт—Артуре не погиб генерал–майор Кондратенко, крепость не сдали бы, — начал чернавский барин. — В газетах сообщили, что несчастье случилось, когда он находился на форте № 2. Японский 11-дюймовый снаряд, как нарочно, попал в пробитый накануне свод каземата, убив генерала и 6 находившихся с ним офицеров.

— Невосполнимая утрата, — поддержал его ильинский помещик, — равная гибели вице–адмирала Макарова. Как писал в письмах племянник, который находится теперь в плену со всем гарнизоном, Роман Исидорович благодаря личной храбрости, умению видеть цель и добиваться её, был душой обороны. На его место генерал–лейтенант Стессель назначил генерала Фока. Эта бездарность после боёв на Цзиньчжоуской позиции и Волчьих горах, доверием порт–артурского гарнизона совершенно не пользовалась.

— Полностью с вами согласен, — вступил в разговор один из мелкопоместных. — Говорят, что комендант крепости Смирнов прямо сказал об этом одному из генералов: «В скором времени вы будете свидетелем быстрой сдачи фортов генералом Фоком». Так оно и вышло…

— Единственный положительный штрих, — выпил маленькую рюмочку чернавский барин, экономя внутренние силы на начало наступающего года, — так это прорыв мимо японских кораблей нескольких наших эскадренных миноносцев. С наступлением темноты в море вышел миноносец «Статный», на котором в близкий порт Чифу отправили знамёна воинских частей гарнизона, крепостные архивы и другие важные документы. Хоть тут Стессель включил на какое–то время голову… Ходит мнение, что крепость ещё могла обороняться…

Аким, согласно кивая головой, потягивал коньяк, не вступая в разговоры. Его война уже закончилась…

— 20 декабря начались переговоры сторон, и вечером акт капитуляции был подписан, что вызвало открытое неодобрение гарнизона, — тяжело вздохнул ильинский помещик. — Как водится у русских людей, днём началось повальное пьянство, и связанные с ним буйства. Дисциплина среди нижних чинов резко упала. Японцы поначалу группами расхаживали по Порт—Артуру, но к вечеру, избиваемые нашими солдатами и матросами, попрятались по своим частям. Моряки и солдаты громили город. Подожгли казармы, разбили типографию «Нового края», грабили магазины, в результате чего японцы поспешили с выводом нашего гарнизона из крепости.

— Побуянить мы можем, — доброжелательно подтвердил Рубанов, провожая 1904 год ещё одной рюмочкой коньяка. Видя, что дамы заскучали от разговоров о войне, добавил: — Недавно узнал из газет, что 9 декабря Собинов дал концерт в Милане… А то мой папа′ думает, что он до сих пор сидит в белом колпаке и сочиняет эссе под названием «6 часов в конке», — рассмешил гостей.

— А ещё в этом году российское общество потрясла весть, что супруга дяди царя великого князя Павла, Ольга Валериановна Пистолькорс получила для себя и детей от баварского короля титул графов фон Гогенфельзен, — сообщила дочь чернавского барина. — За любовь! — предложила она тост.

Под внимательным взглядом Ольги выпив за любовь, Аким продолжил:

— Так же в этом году русский учёный Иван Петрович Павлов получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине, — без запинки выговорил он, радуясь своей новогодней задумке, и наслаждаясь удивлением гостей от вошедшего в залу рыбака Афони в драном, облепленном газетами тулупе. — Сие существо есть «уходящий год», — на всякий случай раскрыл тайну, дабы подвыпившие гости не подумали, что это грабитель или бунтовщик. — Вот, слушайте, — сорвал с него одну из газет: «За работу по физиологии пищеварения, благодаря которой было сформировано более ясное понимание жизненно важных аспектов этого вопроса», — зачитал он.

— У нас и так не плохое пищеварение, — набросились на еду чернавский и ильинский помещики, — без всякого Павлова.