Державный

— Шайта-а-ан! — ещё громче завопил Зальман и, выхватив саблю из ножен, кинулся на Ивана Васильевича. Тотчас Иван Нога, Аким Гривнин, Никифор Тетерев и оба Ощеры, отец и сын, бросились ему наперехват. Оружие засверкало в руках у всех — и у татар, и у русских. Мамон схватил Селимхана Киримбековича за воротник чекменя и, резко дёрнув, повалил главного посла на пол. Булгак пришёл Григорью Андреевичу на подмогу и вместе с ним принялся вязать Селимхана кушаком. Тем временем Зальман и Джамиль, а с ними ещё пятеро татар из их стражи бесстрашно вступили в бой, мстя за поруганную басму. Видя затеявшееся побоище, Иван Васильевич схватился было за свой меч и только теперь обнаружил, что меча-то у него на поясе и нету. В следующий миг он увидел, как Зальман, стремясь прорваться к нему, уложил своей саблей Ивана Ногу, но тотчас заверещал, пронзённый в живот копьём Александра Ощерина — длинное острие копья вошло в брюхо татарина по самые крыльца. Ещё мгновенье, и высокорослый Джамиль Джанибекович, ранивший Никифора Тетерева, пал навзничь, крича от боли. Кровь рекой лилась из его проломленного лысого черепа, чекан Акима Гривнина уклюнул Джамиля в самое темя. Вскоре и остальные татары были перебиты или схвачены. Джамиль Джанибекович затих, лёжа в огромном кровавом озере. Зальман Обреимович сидел, держась обеими руками за живот, и плакал, как плачет раненый заяц — жалобно, по-детски. Связанный Селимхан Киримбекович уже стоял на ногах и тяжко дышал, истекая потом. Не кровью.

— Вижу, не иссякла ещё спесь-то ордынская! — молвил Иван Васильевич. Он отшвырнул от себя носком сапога порванную и растоптанную ханскую басму. — Суньте её в суму Селимхана Киримбековича, самого посадите на коня и отправьте с кем-нибудь к царю Ахмату. Давай, Селимхан, айда! атлан! Прости, не уважили!

— С-с-собака ты! — плюнул посол, и Иван Васильевич напоследок полюбовался им. Всё-таки молодец, даже после такой расправы не убоялся дерзить.

Когда Селимхана и оставшихся в живых татар увели, Мамон спросил:

— А что с этим сыроядцем делать? — Он имел в виду Зальмана.

— Попробуйте лечить, — сказал Иван Васильевич. — А сдохнет, туда ему и дорога.

— Ти сдохнешь, ти-и-и! — продолжал хныкать от боли и злобы Зальман. — Шайтан! Армай! Ар-рамаз! Убю тиби-и-и-и…

— Наших убитых — в Пафнутьеву обитель, — распорядился государь.

— Да наших-то один только Иван Нога, — сказал Тетерев, прикладывая к ране на шее полотняную ширинку, которая вся уже была пропитана его кровью.

— Ну, Александр Иванович! — похлопал великий князь по плечу сына Ощеры. — Это, что ли, твоя первая битва?

— Почти, — покраснел молодой Сорокоумов.

— И тиби убю, шайта-а-а-а… — пропел ему Зальман Обреимович, качаясь из стороны в сторону.

— Да уберите же его наконец! — рассердился Иван Васильевич. — Каково перепачкали Бисряну светлицу кровушкой! Что же мы наделали-то, людие русские! Ведь мы же от власти царя ордынского отреклись только что. Отец Паисий, добро ли мы совершили?

— Несть над нами власти иного царя, разве Царя Небеснаго, — с готовностью ответил игумен Троицкой обители преподобного Сергия. — Грех был на нас столько лет, что поганых сыроядцев ордынских царями именовали. Отныне, верю! не бывать этому. Благословляю тебя, великий княже Иоанне, и ежели суждено тебе сразиться с супостатами, да будет десница твоя тверда, аки десница Димитрия Донского и Александра Невского!

— Храни тебя Бог, владыко! — поблагодарил игумена государь. — А теперь вот моё желание: ехать всем, кто присутствовал при поругании поганой басмы, в Пафнутьев монастырь и там трапезу справлять.

— Ой! — огорчился стоящий поблизости Иван Ощера. — Разве ж при монасех разгуляешься?

— А нам и негоже сегодня разгуливаться, — возразил великий князь. — Не завтра — послезавтра обиженный Ахмат двинет рати свои на нас, а мы похмельем будем мучимы. Нет, скромно нынче пировать станем. Выпьем, конечно, но помалу.

Когда в скором времени он в сопровождении целого поезда бояр, князей, окольничих, дьяков и слуг возвратился в обитель Пафнутия Боровского, игумен Иннокентий, встречая его, спросил:

— Что ж так быстро? Али не было никаких послов?

— Да вроде как бы и не было, — рассмеялся Иван Васильевич, и тут сердце его дрогнуло от радости совсем уж неожиданной — из ворот монастыря выходил ему навстречу не кто иной, как Чудовский игумен архимандрит Геннадий. Тот, кого он так ждал всё время и кого не чаял увидеть до самого возвращения на Москву, ибо Геннадий вместе с Вассианом сильно рассердился на государя за то, что Посад сжёг.

— Здрав буди, государь Иван, — коротко поклонился великому князю Геннадий. — Ты, гляжу, всё переговоры с сыроядцами ведёшь? Всё бегаешь от Ахмата? Глянь, с Угры аж вон куда перебежал. А, и Ощера с Мамоном, я гляжу, тут? Худые они тебе советчики, государь.

— Чем же? — усмехнулся Иван Васильевич, начиная раздражаться против того, о чьём приезде только что возрадовался, да не успел как следует порадоваться.

— Сам знаешь чем, — отвечал Геннадий. — Среди малодушных и сам малодушным становишься.