Державный

В таковых сладостных мечтаниях и добрались сначала до Малоярославца, а потом и до Боровска, где встретились с большим конным войском, выходящим из города с самым решительным видом. По знамёнам распознали рать Андрея Горяя, Бориса Голтяя и Андрея Меньшого. Повидались и с самими Андреем и Борисом.

— Куда отправляетесь, дядя Андрей? — спросил Горяя княжич Иван.

— Ахмата бить идём, — отвечал старший из младших братьев великого князя.

— Так он же улепётывает, — удивился Иван Иванович.

— Вот мы его в хвост и в гриву добивать будем, чтоб не вознамерился, собака, назад повернуть, — мужественно прорычал Андрей Васильевич.

— Да чтоб не очень-то грабил окских жителей, — добавил Борис Васильевич.

— Бог в помощь вам, дядюшки, — поклонился дядьям Иван Младой и громко чихнул. — А что ж дяди Андрея Меньшого знамя вижу, а самого его нету?

— Он по-прежнему хворает, — ответил Андрей Васильевич, — но ратников своих отрядил с нами, потому и знамя его тут.

Простившись с Андреем и Борисом, отправились в великокняжеский дворец. Там вовсю шли приуготовления к завтрашнему великому пиру, объявленному государем во ознаменование избавления от татар. Первым повстречался красавец князь Даниил Васильевич Патрикеев-Щеня. Лицо его сияло.

— Каково запугали Ахмата! Бежал!

Тотчас подошёл под благословение Геннадия князь Рязанский, Василий Иванович, великокняжеский шурин. И откуда взялся-то? Доселе никакой подмоги от рязанцев не было, а как победное пиршество, так унюхал — притёк праздновать!

— Слыхали? — молвил он, благословясь. — Говорят, здешний приспешник[158] такое затеял!..

— Какое? — усмехнулся Геннадий, с презрением глядя на Рязанского князя.

Василий Иванович, почуяв сие презрение, вдруг умолк, и вместо него отвечал Щеня:

— Рыбное заливное две на две сажени в виде замерзшей Угры, с берегами из белужьего мяса, как бы заснеженными. Даже, сказывают, нашу и татарскую рати по тем берегам расставляет, а они тоже из чего-то съедобного.

— Ну и ну! — рассмеялся Геннадий, предвкушая завтрашний пир.

Хорошо пировать, когда есть великий повод!

Подошёл и Холмский. Князь Василий Иванович Рязанский постеснялся оставаться в обществе таких прославленных воевод, как двое Даниилов — Холмский и Щеня. Его проводили насмешливыми взглядами.

— Самый заслуженный вояка первым пировать прискакал, — сказал Геннадий. Полководцы воздержались вслух насмехаться.

— Все воеводы завтра будут? — спросил Патрикеев-Булгак.

— Да, наверное, — ответил Холмский. — И Оболенские здесь, и Хрипун, и Верейский, и Акинфов, конечно же, и Русалка, и Ощера, и Руно, и Мамон, и Образец. Эти, последние, при государе сейчас, в Пафнутьевой обители.

— Батюшка там? — спросил Иван Младой.

— Там, — кивнул Холмский. — Иосиф, игумен Волоцкой обители, пришёл к нему вчера, а с ним ещё один монах-паломник, по имени Нил, сказывают, десять лет по Святым Землям хаживал, ко всем, ко всем святыням приложился и много всяких святых частиц и древностей привёз оттуда.

— Ох ты! — подивился Геннадий. — Надобно поспешить туда, послушать, о чём тот Нил рассказывает. Княжич, поедешь?

— Поеду, — охотно согласился Иван Иванович.

Они отправились в монастырь, и все три версты, покуда ехали, Геннадий беспрерывно счастливо вздыхал, а конёк под ним, Звонша, так и подпрыгивал, будто ему передавалось Геннадиево счастье. Приехав в Пафнутьеву обитель, были встречены и проведены тотчас в келью, где сидели — государь, Троицкий игумен Паисий, здешний игумен Иннокентий, Аристотель Фиораванти, Григорий Андреевич Мамон, Михаил Яковлевич Русалка, Иван Дмитриевич Руно, Василий Фёдорович Образец, Иван Васильевич Ощера и трое дьяков — Василий Мамырев и оба Курицыны. Тепло, хорошо было в келье, как бывает тепло и хорошо от многолюдного уюта после свершённого великого дела и накануне столь же великого празднования. Напротив государя сидели двое монахов в самых ветхих одеяниях. Геннадий узнал Иосифа Санина и Нила Майкова, бывшего ученика Паисия.

Увидев вошедших, Иван Васильевич вскочил и бросился им навстречу с широко распахнутыми объятиями:

— Генушко! Ванюша! Только вас и ждали обоих! Вот радость, что прибыли! А я уж досадовал, что вас не будет на завтрашнем торжестве. Так досадовал! Но Господь принёс вас, доставил. Проходите, усаживайтесь, нам тут странник Нил, монах белозерский, о своих путешествиях по святым местам повествует, зело премного любопытно.

— Се аз Нилом прозываюсь, благословите, батюшко, — подошёл к Геннадию монах в рубище, примерно одних лет с государем.

— Слыхал о тебе, — ответил Геннадий, благословив монаха. Благоговение, исходившее от Нила, весьма тронуло его. Геннадий до сих пор всё ещё втайне переживал, что не удалось свершить великий подвиг, а тут иод его благословение подходил монах, десять лет скитавшийся в Палестинах. — Ты ведь, иноче Ниле, славился как скорописец в Кирилло-Белозерской обители?

— Истинно так, — улыбнулся Нил ласково.

Теперь Геннадий посмотрел на Иосифа. Тот тоже подошёл под благословение Чудовского архимандрита, но лицо его не улыбалось.

— Здравствуй, игумене Осифе, — сказал Геннадий. — Почто же безрадостен?