Державный

На льду встречал его игумен Иосиф. Лицо встревоженное. Отчего же сей-то волнуется за жизнь великого князя? Умри Иван, вольно станет Иосифу еретиков выискивать да жечь.

— Как ты, Державный? — спросил Волоцкий игумен.

— Облёкся во Христа, — ответил Иван, шагая правой ногой и чуть-чуть двигая левой. — Осифе! Вот бы и Геннадия окунуть!

Вмиг улетучилось всё плохое, что таилось в душе против Иосифа и Геннадия. А кто приучил всех именовать его Державным? Он, Иосиф. А Геннадий… Кто может быть ближе Геннадия? И как такое может продолжаться, что он и государь — недруги?

С Ивана уже сняли сорочицу, растирали шерстяными ширинками. Дьяк Андрей сказал:

— Каково гусиный жирок помогает!

— Не жирок, Андрюша, не жирок! — весело возразил Нил Сорский. — Благодать Господня!

Этот уже вновь в своей власянице, на которую неуютно смотреть. Гребешком расчёсывает редкие власы на затылке, бороду. Ивана стали одевать — сухую рубашку, исподницу, чулки, сапоги, кафтан, ферязь. А Нил так в одной верижке и топчется босиком на снегу, покряхтывает, подпевает вместе со всеми «Елицы».

— Погодите шубу-то, — отстранил от себя Иван огромную, как дом, одежду на медвежьем меху. — Я ещё замёрзнуть не успел. Жарко.

— Ну что, царь Иван, снова горяч стал, а не токмо тепл? — продолжал веселиться Сорский авва.

Редко кто Ивана царём именовал. Когда внука Дмитрия семь лет назад в Успенском соборе на великое княженье венчали, митрополит по свершении обряда, поздравляя Ивана, во всеуслышание объявил, помнится, что-то такое, с царём…

Вдруг Иосиф, будто читая мысли Ивана, слово в слово повторил те слова, произнесённые митрополитом семь лет тому назад:

— Божьего милостию радуйся и здравствуй, преславный царю Иване, великий княже всея Руси, самодержче!

Иван Васильевич глянул на него, вздрогнув. Иосиф только что вылез из Ердани и стоял в одном подряснике, как и Нил, босиком на снегу.

— Разве ж я царь?.. — пробормотал Иван. — Царь — на небе.

— А ты царь на земле, — твёрдо сказал Иосиф. — Ибо несть ныне иного царя. Греческого агаряне свергли, ордынского мы давно уж прогнали и не признаем. Стало быть, ты — царь. Надобно тебе, Державный, венчаться по царскому чину.

Постельничий Иван Море тут не ко времени взмолился:

— Хотя бы тафейку бы на голову, государь! Непокрытое чело, застудишь мозги.

Иван грозно на него зыркнул, но тафью всё же взял, надел на голову.

— И шапку бы…

— Отвяжись ты, шлея!

Иван посмотрел на Нила, встретился с ответным, испытующим взглядом старца. Вот вам и ещё один повод для разногласий: Нил зовёт в скит, а Иосиф — на царство. А сейчас Ивану так было бодро и звонко во всём теле, что можно хоть куда — хоть в цари, хоть в верижные отшельники.

Погоди, можно ведь и не отвечать пока ни тому, ни другому.

— Осифе! Ниле! — сказал Державный. — Помиритесь!

— Мы и не враждовали, — сказал Иосиф. — Разве мы враги с тобой, Ниле-отшельниче?

— Во Христе братья, как можем врагами слыть? — отвечал старец.

— Обнимитесь же! — приказал Иван.

Иосиф и Нил обнялись и троекратно расцеловались.

— Ну и власяница же у тебя! — покряхтел Иосиф.

— Мне уже не годится, — отвечал Нил. — О новой мечтаю.

— Признаете, что нет меж вами разногласий? — продолжал мирить светочей Православия государь.

— Признаю, ежели Иосиф пообещает не жечь больше, а слушать советов кирилловских старцев, — молвил Нил Сорский.

— Пообещаю, — сказал в свою очередь Иосиф Волоцкий, — ежели Нил признает, что не напрасно мы сожгли головку змеи-ереси.

— Что ж… — Нил нахмурился, затем усмехнулся: — Когда Державный в Ердань окунулся, слышал я собственными ушами, как в теле его, погасая, зашипели огни костров. Отшипели и потухли. Признаю, Осифе, что была на то Божья воля — пожечь жидовствующих. Обещай теперь ты!

— Согласен терпеть новых еретиков и не жечь, а томить в темницах, доколе не раскаются или не сдохнут, — хмуро произнёс Иосиф.

— Исполать вам, старцы мои! — радостно воскликнул Иван, совершивший чудесное примирение.

— Ты спрашивал о Геннадии, Державный, — сказал Иосиф. — Он при смерти. Умирает.

— Да ведь и я ещё вчера умирал! — воскликнул государь Иван Третий. — Хочу его видеть.

— Захочет ли он? — сомнительно покачал головой Волоцкий игумен.

Глава одиннадцатая ГЛАВНАЯ МОСКОВСКАЯ НЕВЕСТУШКА

Великокняжеский казначей грек Юрий Дмитриевич Траханиот, стоя неподалёку от Сабуровых, то и дело поглядывал на Солошу, недобро косился на неё. И Солоша, Соломония Юрьевна, видела его косые взоры и внутренне ликовала. Дочь Траханиота тоже была дивной красавицей, и ещё не так давно, до знаменитых смотрин, Юрий Дмитриевич мечтал породниться с великим князем Василием и был почти полностью уверен, что Василий выберет себе в жёны казначеичну. Траханиоты приехали на Москву вместе с покойной деспиной Софьей Фоминичной, занимали при великокняжеском дворе высокие должности. Юрий Дмитриевич женился на москвичке, и дети у него от греко-русского брака выходили редкостной красоты. И не глупые. Во всём подходящие для дальнейшего счастливого процветания семейства.