Державный

Но Иванушка вдруг совладал с собой, отложил на тарелку слегка надкушенный пахучий горячий пирожок. Отвратительно ему стало, когда Шемяка заговорил о примирении, о том, что надо всё старое забыть. У самого-то вон оба глаза поганые целы, конечно, ему забыть о своих пакостях хочется и других заставить ничего не помнить. И тут Ощера выбрал момент для злой шутки.

   — Кто старое, — говорит, — помянет, тому и глаз вон. Если, значит, Иванушка не забудет про отцово увечье, ему — глаз выколоть? Э нет, говорится-то как? Кто забудет, тому — оба. Тут Иванушка заметил, что Шемяка в лице изменился, выражение глаз стало испуганное, а потом вдруг и вовсе — будто другой человек пред ним возник. Лицо не снисходительно-добродушненькое, а злое, ненавидящее, свирепое. Оборотень! Сколько ни прикидывается благожелательным, а упыриная сущность так и выскользнет наружу. И прямо в глаза смотрит! Иванушка не выдержат, потупился.

   — Что же это Иоанн Васильевич всё на меня таким волчонком зыркает? — раздался голос Шемяки. Иванушка поднял взор и увидел, как слева от супостата высунулась над столом чёрная косматая голова пса Ефиопа, визгнула и скрылась.

   — Не боюсь я тебя, — тихо сказал Иванушка.

   — Меня? — удивился Шемяка. — А почто ж меня бояться-то? Я, чай, не злой.

   — Не боюсь тебя! — громче выпалил Иванушка, так, что теперь многие его услышали, хотя за столами давно уже стоял пиршественный гомон. — И гырчеи твоей черномазой не боюсь, вот! Пусть закусает меня, а я её пикой проткну!

   — Пикой? — вскинул брови Шемяка, изобретая на лице новое веселоватое выражение. — Где ж твоя пика-то?

   — А имеется, — кивая головой, строго отвечал Иванушка. — А не пикой, так шестопёром.

   — Шестопёром? — расхохотался злодей. — Ха-ха-ха! Слыхали? Может, всё-таки шестопёром, Иоанн Васильевич?

   — А не то у меня на Москве ещё чекан имеется, — продолжал княжич, невзирая на смех врага. — Как тюкну твоего Ефиопа по темечку, так ему и смерть.

   — Где ж твоя Москва, княже Иоанне? — продолжал похохатывать нехристь. — Она ж вся-повся погорела, батюшко-свете!

Две мелкие обидные слезинки выскочили из глаз Иванушки, но такие кипучие, что тотчас же и испарились на щеках.

   — А вот и не вся! — возразил Иванушка, хотя и не знал точно, но в душе уверен был, что никак не может Москва вся и насовсем погореть.

   — А я говорю — вся, — гоготнул Шемяка. — И чекан твой.

   — Да? — на вдохе вымолвил Иванушка. Вокруг уже стояла тишина — всё и вся внимало разговору Ивана Васильевича с Дмитрием Юрьевичем. — А зато у меня есть сребрик Владимира-князя, мне его боярин Семён подарил, я на него куплю себе вострое кинжало.

   — Зачем тебе? — продолжая натянуто похохатывать, сказал Шемяка. — У тебя же стрельная пищалька имеется, что я подарил.

   — Не нужна она мне! Понял? — краснея, пальнул Иванушка. — Я её уже давно в речку выбросил, вот! А куплю себе кинжало, подкрадусь к тебе и глаза твои выколю! Так и знай!

Всё вокруг ахнуло — и други, и недруги, и свои, и чужие, и стены, и потолки, и вина, и яства, и квасы.

   — Вот это по-нашему сказано! — первым воскликнул Русалка.

   — Отроче, опамятуй, не губись! — взмолился в ухо Иванушке чуть не плачущий Иона.

   — Ванька — дулак, — ни с того ни с сего подал свой возглас Юра. Вякнул и захныкал. Испугался.

   — Сам дурак! — погрозил ему кулаком Иванушка.

   — Ну и удалец же ты, Иоанне! — зловеще протянул князь Никита Константинович. — Это тебе Ряполовские такую науку дали?

Бледный, вновь уронивший с лица своего притворное, снисходительно-весёлое выражение, Шемяка медленно поднялся из-за стола. Несколько крошек ссыпалось с его бороды, он мощно втянул в себя воздух, зверем глядя на Иванушку. «Не боюсь тебя!» — вновь захотелось крикнуть мальчику, но на сей раз не хватило запала.

   — Ой, держитя, уйдёт! — жалобливым старушечьим голосом, глумясь, прохныкал Ощера. — Держитя за руки! Обиделси!

Подняв бровь, Шемяка повернул в его сторону лицо. Теперь шумно выдохнул, развернулся и зашагал прочь. Сидящие за столами тоже все повскакивали со своих мест, готовые к сражению. Слышно было, как Никита Добрынский, догнав Шемяку, спросил:

   — Под нож?

   — Нет, — рявкнул в ответ Шемяка. — Сегодня же — на корабль, в Углич!

Глядя вслед удаляющемуся врагу, Иванушка не думал о том, что это его первое выигранное сражение, что враг повержен и бежит с поля брани. Нет, он думал о другом. Об игрушечной кулеврине, подаренной ненавистным Шемякою. Теперь надо было успеть как-то выбросить её в речку, а не то узнают, что он наврал и на самом деле не выбросил никуда, и засмеют, позорно будет. Она была при нём, заткнута за пояс, и теперь, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, Иванушка потихоньку стал передвигать её с живота на бок, а с бока — ещё дальше, на спину.

Глава четырнадцатая БОЖИЙ МЁД ОТ БОЖЬИХ ПЧЁЛ