Галиот продвигался вперед тихим ходом, чуть слышно поскрипывал такелаж.
— Герасим Алексеевич, — сказала вдруг Наталья Алексеевна, — а что, ежели подойти без пушечной пальбы и колокольного боя?
Измайлов наклонился к ней, хотел разглядеть лицо, но увидел в свете фонаря только черные провалы глаз да плотно сжатые губы.
— Что так? — спросил удивленно. — Да и нельзя. Обязан я при входе в порт обозначить судно.
Наталья Алексеевна шагнула ближе к нему, взяла за руку.
— Боязно мне, батюшка, — сказала голосом тонким, — налетят хуже воронья, сам знаешь. А мне перед Григорием Ивановичем ответ держать. Ты скажешь, коли спросят, мол, хозяйка так велела, а я баба-дура, мне многое неизвестно может быть. Подойдем тихо, груз снимем… Пакгаузы у нас добрые. Утром я уж как ни есть, а отвечу. Но груз-то под замками будет крепкими. А? Герасим Алексеевич? Так-то надежнее.
И голос у нее стал потверже. И не понять сразу: не то просит она, не то приказывает. Вот так повернулось дело. Измайлов от неожиданности заперхал горлом.
— Вот так-так, — сказал, повеселев вдруг, — баба-дура… Я уж и сам думал, как обороняться… Но ты и меня, матушка, обскакала… Обскакала…
Измайлов велел убирать паруса. Затем загремела цепь, с шумом упал в воду якорь.
Наталья Алексеевна еще сильнее стянула платок на груди. Трусила все же, но вот сибирская заквасочка в ней сыграла, настояла баба на своем. «Когда товар за хорошими дверьми, за крепкими засовами лежать будет, — подумала, — мне с кем хочешь разговаривать полегче станет. А там, глядишь, и Гриша явится».
Измайлов уже дал команду байдару спустить на воду. Заскрипели блоки, мужики на палубе замельтешились тенями.
— Эк, облом, — крикнул кто-то недовольно, — куда прешь? Возьми на себя, на себя!
— Спускай, спускай! Смелее.
Слышно было, как байдара о борт чирканула и упала на воду.
— Конец придерживай, — сказали сипло с байдары.
По палубе простучали ботфорты Измайлова.
— Как воры подходим, — сказал он, — как воры, а?
И чувствовалось: крепкие слова с языка у него просились, но он сдержал себя.
— Ничего, батюшка, — сказала Наталья Алексеевна, — лучше сейчас нам воровски подойти, чем перед Григорием Ивановичем ворами стать.
Измайлов крякнул.
— Слабый народец-то у нас. Силенок немного у мужиков осталось, я думаю, вот как сделать надо…
Он наклонился к Наталье Алексеевне и заговорил тихо.
— Хорошо, батюшка, — ответила она, — это уже ты как знаешь. Здесь тебе лучше распорядиться.
Измайлов повернулся и пропал в темноте.
Галиот покачивался на тихой воде.
Герасим Алексеевич так прикинул: своими силами, да за одну-то ночь, галиот никак не разгрузить. Но знал он: у фортины — где Григорий Иванович перед отплытием пир давал — всегда вертится народ. Голь портовая. Вот с этими-то, ежели ватагу подобрать поболее, вполне можно успеть.
Народец это был крученый, верченый, но мужики жилистые и на работу злые. И уж точно — не побоятся начальства. Напротив, им даже и интересно, что капитан идет поперек портовых. «Сколочу ватажку, — решил Измайлов, — галиот на байдарах к причалу подтянем, и пойдет работа».
Байдара шла бойко. Мужики вовсю налегали на весла. Поняли, видать, что к чему.
— Правее, правее бери, — скомандовал Измайлов, угадывая на берегу огни фортины. Поближе хотел подойти, с тем чтобы по берегу зря не мотаться, глаза не мозолить никому.
«А и вправду, — думал, — хорошо, Наталья Алексеевна распорядилась. Мужики животы клали из-за этих-то мехов, а тут нагрянут черти…»
Наталья Алексеевна тоже в огни всматривалась, к борту привалившись. Ноги у нее вдруг отчего-то ослабли, голова закружилась.
Огни, пробиваясь сквозь дымку, дрожали на воде, текли змеящимися струями. «Знобко что-то мне, — думала, — нехорошо. Уж не заболела ли? Вот бы некстати совсем».
Откачнулась от борта, и словно шевельнулось у нее что-то внизу живота, а огни на воде вдруг качнулись в сторону и вспыхнули ярко.
Наталья Алексеевна нащупала на палубе бухту каната и опустилась тяжело. «Что это со мной? — мелькнуло в голове. И пронзила мысль: — Дитятко будет у меня, дитятко. — Холодным потом облило ее: — Дитятко, а Гриши-то нет. Как я одна-то буду?»
За бортом плеснуло. Голос раздался:
— Эй, на галиоте!
Это был Измайлов.
Наталья Алексеевна подняться было хотела навстречу капитану, но сил не хватило.
Измайлов подошел из темноты, склонился озабоченно:
— Что с тобой, матушка?
— Голова что-то закружилась, — ответила она и, оперевшись на его руку, поднялась.
— А я уж испугался, — заметно обрадовался капитан, — не дай бог хворь какая. Мне ведь за тебя перед Григорием Ивановичем ответ держать.
Веселый вернулся с берега Измайлов.
— Народец подсобрал, — сказал он, — мигом сейчас управимся. — Крикнул в темноту, за борт: — Концы заводите, братцы!
Через час галиот стал у причала, напротив шелиховских пакгаузов. С судна на причал бросили два трапа, и мужики забегали в свете факелов. Вдруг объявился портовый солдат. Стал спрашивать, что да кто? Но Измайлов на него пузом обширным поднапер:
— Шторма, шторма боюсь, служивый. Видишь? — махнул рукой на небо. — Знаки плохие, ежели взять в учет науку навигацию.