Державы для…

Мужик с мокрой бородой, поставленный у носового колокола впередсмотрящим, с опаской посматривал на неподвижно стоящего на мостике капитана. То и дело взглядывал на капитана и рулевой, ворочавший зазябшими красными руками тяжелое колесо. Он перехватывал спицы, наваливался на колесо всем телом, держа галиот вразрез волне. Лопатки под армяком выступали буграми.

Засунув обе руки в карманы всегдашнего своего тулупчика, капитан Измайлов внимательно, из-под надвинутой до самых бровей шапки, разглядывал берег и недовольно шевелил длинными усами. Тулупчик у него на спине пузырило ветром.

Галиот поскрипывал, в скулу громко била волна, взбрасываясь под бушпритом. «Три святителя» возвращался на Кадьяк из дальнего похода. По настоянию Шелихова галиот в это лето под командой Измайлова и Бочарова ходил вдоль матерой земли Америки к югу. К концу лета, несмотря на сильные шторма, галиот дошел до залива Льтуа, самой восточной точки побережья Аляски. Ватажники побывали в Чугацком заливе и, обходя лежащий у входа в залив остров Тхалка, открыли на юго-западном побережье острова залив Нучек с бухтой Константина и Елены. Бухта славная, от ветров закрытая надежно, с хорошей глубиной: весьма удобное место для устройства крепости. И хотя ватажники измотались крайне, Измайлов был доволен: дело сделали. Сам чуть не на карачках место, подобранное для крепости, обползал, замерил, подобрал лес. По сопкам с топором лазил, метил стволы. Увериться хотел, что хватит строевого леса на крепостицу. Иначе-то и дело начинать было не след. Лес откуда припрешь? Не с матерой же земли тащить? Вот он и гулял с топором. Оглядит дерево, что годится для строительства, — тюкнет лезвием, отвалит белую щепку, и дальше. Леса было достаточно. Теперь оставалось одно — людей перебросить, и хоть завтра руби крепостицу.

Обследуя новые земли, ватажники повсеместно ставили чугунные знаки о принадлежности владений сих. России. Помимо этого, оставляли и тайные знаки, зарывая их в землю. Они помнили наставление Григория Ивановича: «Отныне секретов никому не открывать и помнить постоянно слова священные: будьте мудры, яко змии, а целы, яко голуби».

Предосторожность со знаками была на тот случай, ежели возникнет спор с державами иными.

Измайлов был доволен: возвращались из похода с трюмами, набитыми мягкой рухлядью. Промысел имели хороший, да и торговали славно.

— Справа по борту лед! — тревожно крикнул впередсмотрящий.

Измайлов велел переложить руль, выглядывая место для стоянки.

У берега вскипали волны. Ударяя в камни, высоко вскидывались фонтанами брызг. Навстречу галиоту несло водяную пыль. Эх, нехорошее место, опасное. Камни острые, злая волна.

«Не подойдешь, нет, не подойдешь», — соображал Измайлов. Морщины собирались у глаз. Дернул с досадой ус китайский, вперед подался, все же силясь разглядеть, что там, впереди. Брызги из-за борта ударили в лицо. Измайлов утерся рукавом, но глаз не отвел от берега. И вдруг увидел впереди гряду рифов. Острия хищно торчали из воды. Но в страшной этой гряде, угрожающей неизменной смертью любому, кто бы ни дерзнул через нее пройти, капитан зоркими глазами выискал узкий проход. За рифами море поблескивало гладкой водой. И не сказал, а подумал: «Бог милостью не оставил». Гаркнул паруса перекладывать и, толкнув в плечо рулевого, сам стал на его место. Руки жестко вцепились в спицы. Лицо каменное, ни одна жилка не дрогнула. Из-под низко надвинутых бровей, из щелок узких, монгольских — черные глаза нацелены, как острия ножей. «Проскочим, — решил, — проскочим!»

Мужики полезли по вантам, а те, что попроворнее, уже и на реях болтались. На ванты лезть по такой волне — опасное дело, но мужики в канаты вцеплялись намертво, такого и ветер не сорвет и качка не сбросит. На «Трех святителях» команда была отличнейшая. Конечно, не без того, что у иного мужика в минуту такую под сердцем холодело, но он и вида не подаст. Других не брал в команду капитан.

Измайлов поставил галиот высокой кормой к волне и заорал бешено:

— Отдать шкоты на гроте!

Ветер ударил в развернувшиеся паруса, и галиот, как нитка в игольное ушко, проскочил сквозь рифы.

Убрав паруса, галиот закачался на ровной воде. А через самое малое время на берегу запылали три больших костра. Пламя жадно лизало сухой плавник, собранный ватажниками. Костры означали, что пришедшие на галиоте приглашают к торгу всех, кто готов отозваться на их зов.

Герасим Алексеевич смотрел из-под руки в сопки — не покажутся ли где ответные дымы? И увидел — над черной тайгой поднялся белый факел дыма. Сжатые жестко губы смягчились: будут гости, понял, будут.

Мужики у костра тянули руки к огню. Нахолодались на ветру, а костер-то — тепло, ласка.

Над Петербургом гулял весенний ветер. Нева еще не вскрылась, мостовые по утрам прихватывало ледком, но небо было уже ясным, а вороны так горласты, что сомнений не было — весна вот-вот грянет быстрыми ручьями.