Державы Российской посол

– Недурна, но речь не об этом. Швед дал взятку маршалу. Это столь же несомненно, как то, что я стою перед вами. Фризендорф вырыл вам яму, и вы свалились… Ну почему вы не сдержались? Теперь не исправить, я понимаю… Но ведь надо же его проучить.

– Что вы предлагаете? Дуэль? У меня нет оснований.

– Увы, нет! И потом, дипломаты не дерутся, вы потеряете если не жизнь, то карьеру. Я бы подстроил ему какую-нибудь штуку в таком же роде… Вы разрешите?

– Не разрешу, – отрезал посол.

Куракин счел за лучшее на небольшой срок уехать. Самое время сейчас побывать в Вольфенбюттеле, в доме царевичевой невесты.

9

Волчий город, его – серого – логово, если верить названию. А похож на гнездо, свитое на холме. Замок монарха в густой, кудрявой опушке парка, и шпиль торчит, словно клюв аиста.

Укрепления старые, давно не чинены и разъедены старостью – войны их щадили. Со стены глядит, опустив клыкастую морду, каменный волк, – испокон веков, сказывают, торчит пугалом.

– Эмблема нашего города, – говорит герцог Антон-Ульрих, едва разжимая морщинистые губы. – Мы Вельфы, следовательно, по-старогермански – волки.

Потрепал громадного черного дога, привалившегося к тонким, иссохшим ногам, и прибавил:

– Род из самых древних, экселенц.

Утренний кофе, на который позвали посла, давно выпит. Четвероногий любимец герцога слизывает с тарелки остатки.

– Вы отдохнете у нас, экселенц. Ганноверский двор утомителен. У нас проще, не правда ли?

В том ли простота, что все исцарапано собачьими когтями? Мебель, ковры, гобелены парижской работы…

Сен-Поль говорит: курфюрст догов не терпит, предпочитает борзых. В Вольфенбюттеле все делается назло Ганноверу, наперекор Ганноверу.

– Повсеместно в немецких землях, – сказал Куракин, – я встречаю большое расположение к царскому величеству.

– На комплименты Ганновер ловок, – отозвался герцог, поглаживая пса. – Нам, провинциалам, не тягаться. Зато, экселенц, наше слово искреннее.

«Мы Вельфы, мы Вельфы», – слышится в зале, роняемое надменными устами портретов. Герцог Антон-Ульрих принадлежит к старшей линии рода, а курфюрст, коему герцог обязан подчиняться, – Вельф-младший, боковой ветви. Сен-Поль говорит, иной причины для раздора нет. И оказался Ганновер без вины виноватым, – Вольфенбюттель, ничтожная козявка, в испанской войне встал на сторону Франции, замахнулся на всех немецких соседей. Замахнулся, а ударить не успел, – ганноверцы тотчас заняли герцогство и основательно пограбили. Ох, безумное, болезни подобное тщеславие!

– Боюсь, Георг-Людвиг обольстил вас сладкими речами, – слышит посол. – Между тем он собирается продать шведам Бремен и Верден. Своевольно, не спросив мнения у императора…

Новость устарела, но послу полагается благодарить. Разумеется, сдержанно, а то, чего доброго, герцог станет звать царя в союзники против Ганновера.

– От этого намерения, – сказал посол примирительно, – курфюрст отказался.

– Я предупредил вас, экселенц.

Шамканье старика временами едва достигает слуха. А псина, как только хозяин упомянет ненавистного курфюрста, рычит и топорщит шерсть на холке.

– Предостеречь царя я считаю своим долгом, экселенц, – продолжил герцог жестко. – По праву друга, а также по праву будущего родственника, если решение царского величества неизменно… Ай, Абдул, нехорошо! Пфуй!

Дог облапил камердинера, внесшего еще кофею, и выбил из рук поднос.

– Его царское величество, – ответил Куракин, – менять своих решений не привык.

Как торгаш денег жаждет, так герцог брака Шарлотты с царевичем.

– Не скрою от вас, экселенц, в Вене плетут интриги. Его высочеству, наследнику царя, подыскивают католичку. Мне называли дочь принца Лихтенштейнского. Папа Климент сей альянс весьма поддерживает и прислал опытного кардинала, расстроившего, как утверждают, не одну свадьбу.

– Царское величество повода к тому не давал и машинации сии почитает за ничто.

– Все же поймите меня, экселенц!.. Король Август католик… Почему царь выбрал Дрезден для занятий царевича? Смею сказать, у нас профессора не хуже. А там… Иезуиты способны на все.

– Силой, полагаю, не женят.

– На все, на все способны, – твердит герцог, и псина, чуткое животное, вострит уши, нюхает воздух – не пахнет ли иезуитами.

«Опасаюсь за царевича, не сделали бы чего – пить что и есть надо смотреть», – этими словами герцога закончил Куракин отчет о беседе, внесенный в дневник.

Заключать брачный договор поручается графу Шлейницу, первому министру. Условия Вольфенбюттель примет любые. Угодно царю, чтобы Шарлотта сменила веру, – быть по сему, спорить не станут. На приданое не поскупятся. Кроме того, готовы дать важную сумму царю взаймы.

Лишь бы не упустить жениха… Лишь бы поярче заблестел герб вольфенбюттельских Вельфов…

Старец поистине болен честолюбием. Сколь же въедлив сей недуг! Одна нога в могиле, а ловит пустяшные слухи, словно баба. Чудятся иезуиты, сыплющие яд. Казну истощит, только бы заполучить вожделенную корону для Шарлотты… Жалок и противен Борису презнатный Вельф, выпрашивающий жениха униженно, как подачку.