Читаем Державы Российской посол полностью

– В феврале исполнилось семь, – рассказывал Борис. – Няньки уже не пестуют, ныне под началом мужским. Куверт ставят на стол, как большому. Учится, говорят, неохотно. За его леность секут слугу, как и у нас, варваров, водится, – у них тоже не гнушаются этим средством. Король, верно, уже больных исцеляет. Пять раз в год… Обходит их и приговаривает – король тебя тронул, господь недуг снимет.

– За чудотворца считают, – отозвался Петр, повеселев.

Шафиров слушал посла ревниво и как старший искал повода что-либо добавить.

– Большие персоны есть, которые подозревают Филиппа Орлеанского в намерении извести короля.

– Комплот против регента, сиречь заговор, – сказал Борис, – сотворила герцогиня де Мэн.

Речь дипломатов, почтительная, книжная, быстро надоедала царю.

– Нам до того нет дела, – отрезал он.

Шафиров, помолчав, сказал:

– У князя старые знакомые во Франции. Встретишь ненароком, Борис Иваныч.

– Сомнительно, – ответил Куракин. – По щелям засованы.

– Станислав угнездился, – бросил Петр. – Поместье ему пожаловали. Верно?

– Однако в парижский монд не ходит, – сказал Куракин.

Вспомнили королеву Собесскую. И о ней посол осведомлен, – находится в отцовском замке, в провинции. Впущена во Францию с условием – в политику не соваться. Теперь уже стара, немощна для интриг.

– В Париже, как в Ноевом ковчеге, – сказал Шафиров. – Вели князю, государь, навестить венгра. Ныне не то, что прежде, все нас в фокусе держат… Живо разнесется – посол царя визитовал князя Ракоци.

Борис поддержал вяло. Венгрия придавлена, помочь ей не довелось. Что же, кроме политесов, сказать благородному рыцарю?

– Я и сам пойду к венгру, – уронил Петр.

По причине тихой погоды небольшое расстояние до Антверпена шли целую неделю. Обозначились тонкими полосками берега Шельды. Царь навел подзорную трубу на город, известный коммерцией и знатными мореходами, а также высотой и благолепием собора.

– Земля цесарская, – произнес Петр. – Посмотрим, каков привет будет.

Борису послышалось:

«Выкажут либо неприязнь, либо хвостом вилять начнут, из-за Алексея».

Не встретили гости ни того ни другого. Наместник оказал почет средний. У причала собрались, попыхивая трубками, фламандцы – поглазеть на царя. Петр первым долгом направился к замку Стеен, нависшему над Шельдой гранитной глыбой, подивился толщине кладки – никак циклопы тут трудились.

Думали один день побыть, а простояли три, – кроме фортеции, собора, царя удерживала типография Плантена, коей нет равной в Европе. Дивился Библии на восьми языках, штудировал карты, начертанные Меркатором. Учинил знакомство с капитанами, которых зовут в печатню исправлять лоцию. Отделавшись от сопровождающих, скоротал вечер с моряками в остерии.

В галерее царь отличил особо живопись Рубенса. Погладил женское бедро на полотне.

– Могучая плоть, Мышелов.

– В натуральном естестве, – сказал Борис, – высшая содержится красота.

– Богомазам нашим скажи!

Перед самым отплытием пробилась к царю, сквозь многолюдство, посадская женка, подала петицию за двух солдат, заключенных в тюрьму. Как узналось, служаки добрые, только нагрубили начальнику. Петр велел простить.

Яхта поплыла по Шельде вверх, при слабом ветре, едва одолевавшем течение, затем лошади тянули судно по каналам, Царя интересовали многочисленные шлюзы. Водный путь поднимался от низменного прибрежья ступенями, ведя к Брюсселю.

Орудийные салюты, строй гвардейцев в высоких шапках с кистями, – город, слывущий бельгийской столицей, ничем не погрешил против этикета. Борис поспешил уведомить губернатора, маркиза де Прие, – царь избегает жить во дворцах, просит квартиру попроще. Поместили в небольшом домике, в глубине королевского парка.

За ужином розовый, медоточивый де Прие разглагольствовал:

– Жаль, война на севере помешала вам соединиться с императором, окончательно сокрушить султана.

Насчет Алексея и намека не проронил. Словно нет его… А между тем уже дошло до царя – прячут беглеца. Тайно переправили из Вены в Тироль, в замок Эренберг.

Принц ла Тур повез царя к себе, соблазнил собранием курьезов. Откопал в своих владениях римские монеты, а также статуи древних кельтов, которые обитали в здешнем крае прежде римлян. Боги кельтов оскаленные, страшные. Расположение принца, по всему видно, искреннее.

В Генте, городе коммерции богатейшей, восемнадцать купеческих гильдий, в плащах, расшитых золотом, в шляпах с перьями, выстроились от порта к ратуше. Сорок колоколов собора – по-здешнему карильон – вызванивали торжественную музыку. Столь же стройно, благозвучно, доброжелательно звучали колокола в городе Малине. Карильоны всей Бельгии провожали царя.

– Звон-то, звон, Мышелов… Малиновый, а?

Мощь сей громоподобной музыки, как и все крупное, могучее, царю по душе.

Бельгийцы расхвалили ему целебные воды Спа. Он внимал охотно.

– Сторонка любезная. Народ честный. Приедем с Катериной лечиться.

В донесении чиновника, ездившего с царем, потомок прочтет:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза