Держи марку! Делай деньги!

– Преимущественно я оборачивал людскую жадность себе на пользу, господин Кривс. Я бы сказал, в этом был образовательный элемент.

Господин Кривс оторопело покачал головой, вытряхнув уховертку, что характерно, из уха.

– Образовательный? – переспросил он.

– Да. Многие открыли для себя, что никто не продает кольца с бриллиантами за десятую часть их реальной стоимости.

– И потом ты занял один из самых почетных государственных постов в городе? – спросил господин Кривс сквозь смех в зале. Это было такое облегчение. Все слишком долго задерживали дыхание.

– Мне пришлось. Если бы я отказался, меня бы повесили, – ответил Мокриц и добавил: – Снова.

Господин Кривс в растерянности посмотрел на Витинари:

– Мне продолжать, милорд?

– О да, – ответил Витинари. – До последнего вздоха, господин Кривс.

– Э… тебя вешали прежде? – спросил Кривс у Мокрица.

– Было дело. Не хотелось бы превращать это в привычку.

Зрители снова засмеялись.

Господин Кривс повернулся к Витинари, который едва заметно улыбался.

– Это правда, милорд?

– Правда, – спокойно подтвердил Витинари. – Господин фон Липвиг был повешен в прошлом году под именем Альберта Стеклярса, но оказалось, что у него исключительно крепкая шея. Это было обнаружено, когда его положили в гроб. Тебе, может быть, знаком, господин Кривс, древний постулат: quia ego sic dico. Если человек выжил после повешения, возможно, боги избрали его для иных дел, которые остались несделанными. И поскольку судьба благоволила ему, я принял решение освободить его условно-досрочно и дал ему задание восстановить Почтамт. Это дело уже унесло жизни четырех моих сотрудников. Если он преуспеет – замечательно. Если потерпит неудачу – город сэкономит на лишнем повешении. Это была жестокая шутка, которая, имею удовольствие сказать, обернулась ко всеобщему благу. Думаю, все присутствующие согласятся, что Почтамт сегодня стал истинной жемчужиной нашего города. И горбатого можно отмыть добела!

Господин Кривс машинально покивал, опомнился, сел и принялся рыться в своих записях. Он потерял строчку.

– И теперь мы подходим, э, к вопросу с банком.

– Госпожа Шик, дама, с которой многие из нас имели честь быть знакомы, недавно призналась мне в том, что она умирает, – сказал лорд Витинари тут же. – Она спросила у меня совета о будущем банка, поскольку прямые ее наследники были, цитирую, «такими грязными хорьками, что и врагу не пожелаешь»…

Все законники Шиков числом тридцать один встали с мест и разом заговорили, навлекая на своих клиентов общий счет суммой AM$119.28.

Господин Кривс сверкнул на них взглядом.

Господин Кривс, что бы о нем ни говорили, не внушал уважения представителям анк-морпоркского сословия законников. Он внушал страх. Смерть не отразилась на его энциклопедических знаниях, хитроумии, умении подминать аргументы под себя и свирепости взгляда. «Не нужно мне сегодня перечить», – говорил законникам этот взгляд. «Не перечьте мне, потому что я с вас шкуры сдеру и позвоночник вырву. Помните талмуды в кожаных переплетах, которые вы держите на полках в ваших кабинетах, чтобы производить впечатление на клиентов? Я все их читал и половину из них – написал. Не шутите со мной. Я в скверном настроении».

Один за другим они сели[28].

– Позвольте, я продолжу, – сказал Витинари. – Мне известно, что госпожа Шик позднее беседовала с господином фон Липвигом и сочла его превосходной кандидатурой на руководящий пост, в лучших традициях семейства Шиков, и идеальным опекуном для ее собаки, Шалопая, который в силу обычаев банка стал его председателем.

Не спеша Космо поднялся на ноги и вышел в центр зала.

– Категорически протестую против намеков, что этот проходимец – в лучших традициях моей… – начал он.

Господин Кривс вскочил с места, точно его вытолкнуло пружиной. Но Мокриц был еще быстрее.

– Протестую! – воскликнул он.

– Да как ты смеешь протестовать, – процедил Космо, – когда ты сам признался в том, что ты подлый преступник?

– Мой протест относится к утверждению лорда Витинари, будто я имею какое-то отношение к славным традициям семейства Шиков, – сказал Мокриц, глядя прямо в зеленые глаза, из которых, казалось, текли зеленые слезы. – Я, например, никогда не был пиратом и работорговцем…

Масса законников поднялась с мест.

Господин Кривс сверкнул глазами. Масса села.

– Они этого не скрывают, – сказал Мокриц. – Все записано в официальных архивах банка!

– Это так, господин Кривс, – подтвердил Витинари. – Я читал архивы. Тут явно применимо volenti non fit injuria.

Снова послышалось жужжание. Шалопай проезжал в обратном направлении. Мокриц заставил себя не смотреть.

– О, как это низко! – ощерился Космо. – Чья история свободна от этого зла?

Мокриц поднял руку.

– У-у, я знаю ответ! – сказал он. – Моя выдержит. Худшее, что я когда-либо делал, – обкрадывал людей, которые считали, что обкрадывают меня, но я никогда не применял силу, и я все вернул. Ну да, обокрал пару банков, ну, присвоил деньги, если точнее, но только потому, что они сами напрашивались…