Держи марку! Делай деньги!

– Это позволяет экспрессу подбирать мешки с почтой, не замедляя хода, – объяснил Мокриц. – То есть письма из мелких региональных отделений могут приниматься прямо на ходу. Это может сэкономить несколько минут на длинных маршрутах.

– И конечно, если я выдам тебе несколько лошадей-големов, экипажи смогут преодолевать по нескольку сотен миль за час, как мне сообщили. И к тому же интересно, смогут ли их горящие глаза видеть даже в такой туман.

– Вероятно, сэр. Только вообще-то у меня уже есть лошади-големы.

Витинари холодно посмотрел на него и сказал:

– А! Еще у тебя есть все уши. О каком обменном курсе мы говорим?

– Понимаете, не то чтобы я хотел быть властелином големов, – начал Мокриц.

– Обсудим по дороге. Жду тебя в своей карете, – перебил Витинари.

– Куда мы?

– Здесь недалеко. Мы направляемся к господину Бенту.

Клоун, открывший калитку в неприветливых воротах Гильдии Шутовских дел, перевел взгляд с Витинари на Мокрица, потом на Дору Гаю и не порадовался никому из них.

– Мы хотели бы видеть Доктора Пьерро, – сказал Витинари. – Я требую впустить нас с минимумом веселья.

Калитка захлопнулась. Послышался быстрый шепот и какой-то лязг, и одна створка двойных дверей приотворилась, достаточно для того, чтобы они смогли пройти гуськом. Мокриц шагнул вперед, но Витинари задержал его, положив руку ему на плечо, и указал тростью вверх.

– Это Гильдия Шутовских дел, – сказал он. – Ожидай… потех.

На двери балансировало ведро. Витинари вздохнул и подтолкнул дверь тростью. На обратной стороне послышался грохот и плеск.

– Не знаю, почему они продолжают на этом настаивать, честное слово, не понимаю, – сказал патриций, переступая порог. – Это не смешно и может кого-нибудь покалечить. Осторожнее – крем.

Из темноты за дверью послышался стон.

– Со слов Доктора Пьерро, господин Бент при рождении был наречен Чарли Бенито, – сказал Витинари, проходя под шатром, занимавшим весь двор Гильдии. – И он был рожден клоуном.

Десятки клоунов прекратили свои ежедневные тренировки и провожали их взглядами. Торты оставались неброшенными, штаны не наполнялись побелкой, невидимые собачки замерли, недовиляв хвостами.

– Рожден клоуном? – переспросил Мокриц.

– Именно так, господин фон Липвиг. Великим клоуном из рода клоунов. Ты видел его вчера. Грим Чарли Бенито передавался из поколения в поколение.

– Я подумал, он сошел с ума!

– А вот Доктор Пьерро, напротив, считает, что он пришел в себя. У юного Бента, по-видимому, было ужасное детство. Никто не сообщил ему о том, что он клоун, пока мальчику не исполнилось тринадцати лет. А его мать по личным причинам всячески подавляла в нем клоунство.

– Должно быть, раньше клоуны ей нравились, – заметила Дора Гая. Она посмотрела по сторонам. Все клоуны поспешно отвернулись.

– Она любила клоунов, – сказал Витинари. – Точнее сказать, одного клоуна. И только одну ночь.

– Ага. Понятно, – сказал Мокриц. – А потом цирк уехал?

– Увы, да, по цирковому обыкновению. После чего, надо полагать, она старалась держаться подальше от мужчин с красными носами.

– Откуда вам все это известно? – спросил Мокриц.

– Отчасти это аргументированные домыслы, но госпожа Драпс многое сумела из него вытянуть за последние пару дней. Она дама глубокая и непреклонная.

На противоположном конце шатра был еще один выход, где их встретил глава Гильдии.

Он был весь белый: белый колпак, белые ботинки, белый костюм и белое лицо, на котором тонко очерченная красной краской улыбка скрывала его настоящее лицо, холодное и горделивое, как у Князя Тьмы.

Доктор Пьерро кивнул Витинари.

– Милорд…

– Доктор Пьерро, – ответил Витинари. – Как поживает наш пациент?

– О, вот если бы он попал к нам, когда был еще юн, – сказал Пьерро. – Какой был бы клоун! Какое чувство времени! Да, кстати, обычно мы не допускаем посетительниц женского пола в здание гильдии, но в таких особых обстоятельствах сделаем исключение.

– Ах, какое счастье, – сказала Дора Гая с желчью, пропитавшей каждое слово.

– Просто дело в том, что, как бы ни возражало общество «Шутки для женщин», женщины ни разу не смешные.

– Ужасный недостаток, – согласилась Дора Гая.

– Весьма любопытная дихотомия, потому что клоуны – тоже, – сказал Витинари.

– И я всегда так думала, – сказала Дора Гая.

– Они трагичны, – продолжал Витинари. – И, смеясь над их бедами, мы смеемся над собственными. Нарисованная улыбка скалится на нас из тьмы, смеясь над нашей верой в порядок, логику, статус, реальность реальности. Маска знает, что мы родились на банановой кожуре, которая ведет лишь к открытой крышке люка смерти, и нам остается надеяться только на овации зрителей.

– Как сюда вписываются скрипучие животные из воздушных шариков? – поинтересовался Мокриц.

– Не имею понятия. Но насколько мне известно, когда потенциальные убийцы ворвались к господину Бенту, он задушил одного из них очень реалистичным веселым розовым слоном из шариков.

– Только вообразите эти звуки! – радостно воскликнула Дора Гая.