В бархатистом полном бумаги мраке сортировочного отделения мерцали две свечи в лампах. Свет проходил через наружное стекло, наполненное водой, чтобы свеча погасла, если лампа вдруг разобьется. От этого лампы смахивали на фонарики какой-нибудь глубоководной твари из стальной илистой пучины.
Из темноты донеслось слабое бульканье. Грош закупорил пузырек с эликсиром и приступил к делу.
– Чернильницы все наполнены, ученик почтальона Стэнли? – нараспев произнес он.
– Так точно, младший почтальон Грош! Ровно на треть дюйма от горлышка, как предписано в Уставе Работников Почтамта, в главе Заведования Хозяйством, параграф С-18, – отрапортовал Стэнли.
Грош зашелестел страницами огромного фолианта, водруженного на пюпитр.
– Можно посмотреть картинку, господин Грош? – попросил Стэнли с благоговением.
Грош улыбнулся. Это было частью их ритуала, и он дал юноше свой обычный ответ.
– Так и быть, но это в последний раз. Ни к чему зазря смотреть на лик божий, – сказал он. – И на другие части тела.
– Но, господин Грош, ты же говорил, что в холле раньше стояла его статуя, вся из золота. Люди, наверное, постоянно на нее смотрели.
Грош замялся. Но Стэнли был растущим юношей. Рано или поздно придется все ему рассказать.
– По правде сказать, не припомню, чтобы люди обращали особое внимание на его лик, – сказал он. – Они все больше заглядывались на… крылья.
– На фуражке и туфлях, – подхватил Стэнли. – Чтобы лететь на них и рассылать почту со скоростью… почты.
Капелька пота скатилась со лба Гроша.
– На фуражке и туфлях, да, и там тоже, – ответил он. – Но… не
Стэнли пригляделся к рисунку повнимательнее.
– Ах да. Не замечал раньше. У него крылышки на…
– На фиговом листе, – быстро перебил Грош. – Так мы это называли.
– Но зачем ему тут лист?
– О, в старину все такие носили, потому что это был классицизм, – ответил Грош с облегчением, радуясь, что разговор ушел в сторону от каверзной сути. – Это фиговый лист. С фигового дерева.
– Ха-ха, вот дураки-то, откуда же у нас фиговые деревья! – воскликнул Стэнли, словно обнаружил прореху в давно устоявшейся догме.
– Верно подмечено, юноша, но лист все равно был из железа, – терпеливо ответил Грош.
– А крылья? – спросил юноша.
– Ну-у, вероятно, тогда думали: чем больше крыльев, тем лучше, – ответил Грош.
– Да, но если крылья на фуражке и на туфлях перестанут работать, удержат ли его…
– Стэнли! Это всего лишь статуя! Не перевозбуждайся! Успокойся! Ты же не хочешь огорчать…
Стэнли свесил голову.
– Они снова шептали мне что-то, господин Грош, – сознался Стэнли тихим голосом.
– Да, Стэнли. Мне тоже.
– Я помню, как это было в прошлый раз, господин Грош. Они разговаривали ночью, – произнес Стэнли дрожащим голосом. – Я зажмурился, но строчки так и стояли передо мной…
– Да, Стэнли. Не переживай. Постарайся не думать об этом. Это все господин фон Липвиг виноват, он разворошил их. Я говорю: оставьте вы их в покое. Но кто меня слушает? Никто – и вот результат. Все узнают на собственном горьком опыте.
Стэнли начало потряхивать.
– Кажется, только вчера караульные белым мелом обводили господина Тихабля. Вот кто узнал на своем опыте!
– Ну-ну, успокойся, – Грош легонько похлопал его по плечу. – Ты их вспугнешь. Думай о булавках.
– Но какая несправедливость, господин Грош, что они так быстро погибают и не успевают повысить тебя до старшего почтальона!
Грош шмыгнул носом, лицо его стало мрачнее тучи.
– Ну все, довольно, Стэнли. Это не имеет значения.
– Но господин Грош, ты уже очень, очень старый, – настаивал Стэнли, – а все еще младший почта…
– Я сказал,
– Зачем мы это делаем, господин Грош? – робко спросил Стэнли.
– Все из-за претен-циозности, – ответил Грош. – Вот в чем все дело. Про-танцы-возность сгубила Почтамт. Про-танцы-возность, и жадность, и Чертов Тупица Джонсон, и Полный Пи.
– Полный Пи, господин Грош? Но что это…
– Не спрашивай, Стэнли. Там все очень сложно, и нет ни слова о булавках.
Они потушили свечи и удалились.
Как только они ушли, послышался слабый шепот.
Глава третья
Своими силами – и никак иначе