Держи марку!

Едва соображая, он снял с двери лампу и повернулся, чтобы оценить ситуацию.

Коридор был ярко освещен, везде были ковры, и нигде не было никакой почты. Мокриц посмотрел еще раз.

Там же были письма, от пола до потолка все было ими упихано. Он видел их, он чувствовал, как они падали мимо него в пропасть. Они же ему не привиделись: осязаемые, заплесневевшие, пропыленные – самые настоящие. Верить во что-либо другое было бы безумием.

Он обернулся посмотреть на руины лестницы, но не увидел ни лестницы, ни двери. Покрытый ковром пол простирался до самой стены.

Мокриц понимал, что всему этому должно быть какое-то разумное объяснение, но единственное, о чем он мог думать в ту минуту, было: как странно. Он боязливо протянул руку и дотронулся до ковра в том месте, где должна была быть лестница, но ощутил холодок на кончиках пальцев, которые прошли сквозь пустоту.

Он задумался: Стоял ли тот предыдущий почтмейстер на моем месте? Ступил ли он на твердый с виду пол, только чтобы скатиться, переломав кости, с высоты пятого этажа?

Мокриц стал пробираться по коридору в противоположном направлении, откуда слышался все нарастающий шум. Звук был неясный, неопределенный – мерный гул гудящего как улей здания, крики, разговоры, скрежет механизмов, шелест тысяч голосов, и шестеренок, и шагов, и печатей, и росчерков, густо замешанных в огромном пространстве, чтобы дать на выходе звуковую выжимку делового духа.

Коридор расходился в две стороны. Звук доносился из залитого светом помещения, прямо за поворотом. Мокриц подступил к начищенным до блеска медным балконным перилам – и остановился.

«Ладно, голову мы сюда доставили в целости и сохранности, что стоило немалых усилий, теперь самое время ей думать».

Зал Почтамта являл собой тусклые гроты с кипами старых писем. Ни балконов, ни сверкающей меди, ни гудящего роя работников там не было и в помине, не говоря уже ни о каких посетителях.

Так Почтамт выглядел давным-давно, и только тогда. Верно?

А еще, сэр, были балконы, вкруг всего центрального холла, на всех этажах, из железа, узорчатые как кружево!

…но в настоящее время от них ничего не осталось. И не то чтобы он сам переместился в прошлое. Глазами он видел бархатный ковер, но на ощупь там была все та же лестница.

Мокриц пришел к выводу, что ногами он стоял в самом что ни на есть настоящем времени, а глазами видел самое что ни на есть прошлое. Только ненормальный всерьез мог бы в такое поверить, но с другой стороны, от Почтамта всего можно было ожидать.

Бедняга Бакенбард решил пройтись по полу, которого здесь давно уже не было.

Мокриц остановился, не доходя до балкона, протянул руку вниз и вновь ощутил холодок на кончиках пальцев, когда ладонь прошла сквозь ковер. Кто же это был… ах да, господин Тихабль. Остановился здесь, поспешил заглянуть вниз и…

…шлеп, вот прямо шлеп головой вниз…

Мокриц выпрямился, ухватился за стену для надежности и осторожно выглянул в огромный холл.

Хрустальные люстры свисали с потолка – они не были зажжены, потому что солнечный свет, проникающий сквозь искрящийся купол, заливал зал, блаженно лишенный голубиного помета, но зато переполненный народом: кто мельтешил туда-сюда по шахматному полу, кто усердно трудился за длинными полированными прилавками – из редкого дерева, как отец сказывал. Мокриц не мог отвести глаз.

Картина, представшая его взору, была соткана из сотен передвижений, каждое из которых имело цель и смысл, и они органично сплетались в величественном хаосе. Там, внизу, с места на место перевозили большие проволочные тележки, груженные почтой; пачки писем громоздились на движущейся ленте; служащие со скоростью света рассовывали письма по ячейкам. Все эти люди работали как гигантский слаженный механизм – вы бы только видели, сэр!

Слева от Мокрица в дальнем конце холла высилась золотая статуя раза в три-четыре выше человеческого роста. Она изображала стройного молодого человека, по-видимому бога, на котором из одежды была одна только фуражка с крылышками, сандалии с крылышками и – Мокриц прищурился – фиговый листок с крылышками?

Скульптор запечатлел юношу в тот момент, когда он готовился прыгнуть в воздух, с гордым и решительным видом держа перед собой конверт с письмом.

Статуя подчиняла себе все помещение. В настоящем времени никакой статуи не было, и постамент пустовал. Если уж люстры и прилавки повыносили, то у статуи, которая выглядела золотой, не было ни малейшего шанса. Она, наверное, была посвящена какому-нибудь духу Почты.

Тем временем почта внизу двигалась более прозаичным методом.