Держи меня крепче (СИ)

— Может, всё-таки…

— Точно, нет. Просто я… задумался, — нашёлся логичный ответ.

— О чём?

Не знаю почему, но мне казалось, что я упускаю что-то важное, а Олли это важное пытается от меня скрыть. Глупая мысль и несвойственная мне в плане её заумности, но она меня начала преследовать достаточно активно, что я не могла сдержать этого вопроса. Вот только Оливер отвечать не торопился.

— Это неважно. Правда, зай, — он «пибикнул» пальцем в мой нос.

Ещё бы добавил характерный звук, как это делал папа в моём недавнем глубоком детстве. Хотя и не только в детстве, даже сейчас он мог щегольнуть этим своим любимым финтом. Просто подходил, нажимал на нос, смачненько так нажимал, будто вдавить его в череп пытался, и голосил во всё горло: «Пи-би-и-ип!»

Так что свой сокровенный нос я берегла, боялась, что он может отвалиться как у одного мировой известности певца прямо на сцене, поэтому жутко не любила никогда, чтобы в него тыкали. Но других это не волновало, и моей бурной реакции никто и никогда не замечал.

Я её выражала, как пятилетний ребёнок, но ведь выражала!

Вот и сейчас в своих лучших традициях я сразу накуксилась, губы поджала и укоризненно заглянула в глаза Оливеру. Тот в свою очередь, решил, что я обиделась на то, что он не говорит причины своих заскоков настроений.

— Эй, не печалься, зайка. Давай в другой раз на эту тему поговорим? Окей? — он потрепал меня по щекам, чего я не переносила ещё больше.

— Хорош уже меня лапать, — прикрикнула на него я, хотя обычно голос не поднимала, тем более на близких людей, а Оливера я уже смело могла причислить к числу близких, ведь он мой друг.

Но разозлилась я сильно, вспылила почему-то, а раньше нормальным тоном всегда объясняла, что мне не очень приятно, когда моё лицо тискают. Олли не ожидал от меня буйной реакции.

— Прости, Леночка, я извиняюсь.

Расслабься, друг, я тоже не ожидала…

— Ничего страшного, Олли, я не хотела кричать, сама не знаю, как так… — кинулась я в путанные объяснения-извинения, застыдившись своего дурного поступка. Он никогда не желал мне плохого. А я какая-то бешеная. Наверное, от Шера заразилась, но не помню, чтобы он меня кусал. Интересно, это передаётся воздушно-капельным путём?

— Стоп-стоп, — он приложил палец к моим губам, призывая к тишине, — это я виноват. Это нормально, что ты разозлилась на меня. Но, правда, я не хочу говорить об этом. Это неважно. Так, момент.

И тут-то я поняла, что он ведь прав: я разозлилась на него не из-за того, что он пытался выдавить мой нос и оттянуть щёки, а потому что он не хочет говорить мне правду. Звучало несколько патетично, и я понятия не имела, почему вдруг решила, что в его недавнем «зависе» есть некий сакральный смысл, имеющий кодовое название «правда».

— Хорошо, оставь этот момент себе, — ух, я прямо сама доброта.

Но я сделала в своей памяти «зарубку», чтобы этот вопрос был рассмотрен более тщательно, но позже, так как сейчас мой друг не станет об этом говорить. Но и обижаться на него не стоило. Вдруг, это действительно неважно?

— Спасибо, — ответил он и вновь бережно по-джентельменски схватил меня под руку. — Пойдём искать твоего братца?

— Да, конечно.

Как попасть в «диснеевский замок», минуя центральный вход, Шер знал преотличненько, чем и не преминул воспользоваться, припарковав машину подальше от входа, чтобы, не дай Бог, не спалиться.

На самом деле он был здесь раньше, ему приходилось выступать на открытии «Crazy World». Дети были в восторге от их команды, которая пришла в полном составе, исключая Оливера, тот давно стал вольной птицей, и в выступлениях принимал участие лишь изредка. Например, на вечере-маскараде он выступал в составе команды.

Отдача зала была максимальной — а как ещё могут реагировать малыши? Кстати, многие из них, загоревшихся азартом фанкиманов, потом вступили в клан, и теперь Артём учил их лично. У него занималась самая младшая группа, хотя нередко кто-то из парней подменял его. Почему ему вообще доверили детей, он и сам до конца не понимал, просто так решил Ванильный, а все ребята его поддержали, проголосовав идентично.

Сначала Шер бесился, ругался, отнекивался, отрывался на детях по полной, но в конце концов, смирился с положением вещей. К тому же сами детки почему-то его полюбили, хотя «почему» он не понимал, но и сам проникся к ним симпатией. Скрытой, загадочной и тайной, как загадка тысячелетия и потопленные сокровища пиратов. Вёл он себя с ними грубо, хлёстко, дерзко. Мечтал, что они все разом возненавидят его и попросят, чтобы им сменили учителя. Но дети стойко терпели и благоговели перед ним, исполняя все-все задания. Это его несколько завораживало, он ощущал себя значимым благодаря младшей группе.

А благодаря своей малышке сейчас он включил в свою палитру чувств ещё и ревность, хотя списывал её на чрезмерную любознательность, мысленно называл себя Варварой, которой на базаре нос оторвали, а потом вспомнил, что его жёнушка, не так давно болтавшая по телефону, этим именем называла своего собеседника, который на поверку, оказался Оливером, и перестал гнобить себя.