Держись и пиши. Бесстрашная книга о создании текстов

«Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман, который я нынче кончил начерно, роман очень живой, горячий и законченный, которым я очень доволен и который будет готов, если бог даст здоровья, через две недели…»

Это пишет Лев Николаевич 25 марта 1873 года об «Анне Карениной». Судя по количеству лишних слов (одни «очень» чего стоят) и по захлебывающемуся синтаксису, Толстой пишет это в эйфории. За нее и извиняется в самом конце:

«Не взыщите за бестолково написанное письмо – я нынче много радостно работал утром, кончил, и теперь, вечером, в голове похмелье».

Он извиняется – и так и не отправляет письмо.

Так многим и представляется написание романа или другого длинного текста: вспышка, удар молнии – все завязалось красиво и круто – и вот уже написан черновик, а через две недели из принтера вылетают сотни пламенеющих листов, за которые будут бороться издательства.

Если отсчитать две недели от 25 марта, когда Толстой пишет Страхову – редактору, литературному критику и другу Толстого, – получится, что он планирует окончить, то есть отполировать и покрыть лаком новый роман к 8 апреля.

Как вам такая скорость? «Гений…» – вздыхаю в этом месте я, вспоминая, что моей рукописи вот уже год, а края работы пока не видно. Повесть, которую я пишу, сначала казалась мне необычной, важной, интересной. А теперь мне скучен и мой сюжет, и мои герои. «Не то что у Толстого», – сетую я.

Но, к счастью, это письмо Страхову – не единственное. Закончится не только март, но и апрель, и май – и в последний день весны Лев Николаевич напишет:

«Роман мой тоже лежит, и я уж теряю надежду кончить его к осени».

Если читать письма писателя одно за другим, обращая внимание на даты, становится понятно, что и у классика не было постоянного, многостраничного и многомесячного вдохновения.

Да и как оно может быть? Сильная эмоция всегда лаконична.

К концу августа у Толстого вместе с романом вырастают и сомнения в нем.

«В писательском же деле наживаешь не опыт, а неуверенность», – напишет век спустя Бродский.

Толстому в этом письме уже 44, «Война и мир» издана, писатель – признан. Но его письмо Страхову наполнено стыдом:

24 августа 1873 года:

«…а я, к стыду, должен признаться, что переправляю и отделываю теперь тот роман, про который писал вам, и в самом легком, нестрогом стиле. Я хотел пошалить этим романом и теперь не могу не окончить его и боюсь, что он выйдет нехорош, т. е. вам не понравится. Буду ждать вашего суда, когда кончу; но хоть бы вы были тут или я в Петербурге, я не прочел бы вам».

Через месяц после отправки этого письма Толстой еще раз отсрочит окончание романа. Думает ли он здесь о вдохновении, опьянен ли он счастливой работой, как в самом начале?

Скорее, он собирает по сусекам ресурсы:

«Я в своей работе очень продвинулся, но едва ли кончу раньше зимы – декабря или около того. Как живописцу нужно много света для окончательной отделки, так и мне нужно внутреннего света, которого всегда чувствую недостаток осенью».

Толстой думал, что закончит книгу за две недели. Но проходит год, и 6 марта 1874 г. он делится с А. А. Толстой:

«…Я пишу и начал печатать роман, который мне нравится, но едва ли понравится другим, потому что слишком прост».

Хотя начать печатать – не значит перестать редактировать. Я перепрыгиваю в конец июня 1874 года. Толстой все мучается: