Держу тебя

— Отлично. То есть, по вашему мнению, гомосексуалисты сплошь красавцы, а натуралы — страшилко из народных сказок? Не бывает толстых геев, старых, страшных? А голливудские красавчики, так обожаемые женщинами, не единожды женатые и замеченные во множестве гетеросексуальных романов — миф? Они сплошняком геи? Если я завтра обреюсь наголо и суну лицо в угли, я перестану быть педиком, мгновенно поменяв ориентацию?

— Пффф… — всё, что услышал Сергей в ответ.

— А знаешь, что самое смешное, Мария Константиновна?

— Что? — раздался шёпот, настолько тихий, что Сергей едва расслышал.

— То, что я в любой момент мог завалить тебя, — и он не врал, мог.

Сухая выжимка из жизненного опыта — он мог. Мог сделать это до первого родительского собрания, даже собирался, остановило, как не странно, то, насколько Мария Константиновна хорошенькая. Смотреть на неё, любоваться умильным личиком, мимикой, от которой волей-неволей улыбаешься — настолько острое, ни с чем не сравнимое удовольствие, что Сергей не хотел менять его на банальный секс, пусть и желал её до чертей в глазах. Мог переспать с ней в поезде, быстро и бурно, под перестук колёс. Мог и позже, уже на базе, но предпочитал наблюдать со стороны.

Что останется после секса? Ничего. Аленький Цветочек встанет в один ряд с сочной брюнеткой, где-то позади Оленьки, но до рыжей фурии, которую он трахнул в тренерской, благо детских групп в это время не было. Маше было отведено в жизни Сергея особенное место, пусть и временное, ему не нужна ещё одна зарубка в сомнительном послужном списке.

— Вряд ли, — льдистые глаза смотрели настороженно. — Вы слишком самоуверенны Сергей Витальевич. Красота — не карт-бланш.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Может быть, может быть, — он сделал шаг вперёд, встав вплотную к девушке. Футболка на ней была безразмерная, с длинными руками, но очертания груди явно просматривались. Трикотаж совсем тонкий, а под ним голое тело.

Прикоснулся пальцами к женской ладони, удивился, насколько она холодная, запястье тонкое, кожа с обратной стороны локтя горячая, шелковистая.

— Не надо, — Маша даже не шептала, только открывала рот, отчего становилась настолько притягательной, что на поступательные, выверенные действия не хватало терпения. А по-другому с этой девушкой нельзя, Сергей знал это наверняка. Напор её испугает, оттолкнёт, слишком импульсивная, как неискушённая первокурсница.

— Надо, — он сдержал ухмылку, спрятал у шеи, скользя губами по ключице.

— Я пойду к себе, — Маша напряглась от пальцев на руках до одеревеневших плеч.

— Донесу, — она и пикнуть не успела, как оказалась на мужских руках. Настолько лёгкая, что Сергей в первое мгновение опешил. Бывшая жена весила пятьдесят килограмм, он с лёгкостью поднимал её, а Маша точно была легче, при этом болезненно худой не смотрелась. Настолько крошечная, что впору было одеревенеть Сергею.

— Не хочу, — пискнула девушка, когда он, преодолев несколькими шагами расстояние от холла в свою комнату, уложил её на кровать, быстро устраиваясь рядом, одним движением зафиксировав её руки за спиной.

— Хочешь, — констатировал Сергей, впрочем, не наседая сильно, слушая быстрое, отрывистое дыхание, неспешно и легко целуя шею, мочку розового уха, щёки, пахнущие невыносимо сладко. Чем-то цветочным и шоколадом.

Он не торопился с поцелуями, всё-таки оставляя себе выдержку, а Маше возможность уйти. Поцелуй — как заслон на плотине, двинешь, и снесёт потоком, оставляя после себя разрушения, слои ила и грязи. Думать о последствиях Сергей тоже не спешил, он их знал — ещё одна грёбаная зарубка в списке жертв очарования Сергея Витальевича. На этот раз действительно жертва…

Его рука скользнула под нелепую огромную футболку, пальцы прошлись по позвоночнику, остановившись на пояснице, талия у Маши была невероятно тонкая, ощущалась почти божественно. Под пижамными штанами, такими же нелепыми и бесформенными, не было белья. Несколько движений, широко распахнутые глаза, прикушенная губа, и скомканная пижама отправилась куда-то на пол, а выдержка Сергея пропала под напором похоти, такой откровенной, что становилось тошно.

Он скинул с себя одежду, путаясь в рукавах, ремне, клёпках на джинсах. Маша не сняла очки, она облизала несколько раз губы, пухлые, манящие, дурманящие, и наблюдала за Сергеем, лихорадочно хватая тонкими пальцами казённую простынь.

Вошёл, тогда же поцеловав, предварительно сняв очки. От чего он потерялся сильнее, он не знал, не смог бы ответить. Концентрированное удовольствие сносило заслоны, выстроенные Сергем с тщательностью и педантизмом. Животное желание, замешанное на пронзительном, едва ли не эстетическом удовольствии, лишало разума, воли, затягивая в пучину эмоций такой силы, что становилось страшно. Он не помнил такого, вернее, помнил, но изо всех сил хотел забыть.