Дерзкая

В шутку, ради того, чтобы просто поиграть со мной, Юра обучал меня разным своим хитростям: наблюдательности и умению извлекать информацию из мелочей, правильной постановке вопросов и секретам диалога, умению вести разговор так, чтобы собеседник сам без нажима рассказывал все, что нужно, и всяким другим пустякам из области психологии общения. Потом я отрабатывала все это на своих подругах по интернату и приходила в восторг от результатов. Иногда Юрка показывал мне приемы какой-то странной борьбы и больше меня радовался, когда у меня что-то получалось. Я очень боялась разочаровать его и старалась вовсю. Юрка казался мне самым добрым и умным человеком на свете.

Когда я видела свои странные сны, мне очень хотелось увидеть именно Юрку на пороге того желанного дома. Это стало бы для меня свидетельством того, что мы с ним никогда больше не расстанемся. Но сон всегда кончался одинаково, и поэтому сердце мое при пробуждении тревожно билось, и слезы сами лились из глаз.

Как и все на свете, кончилось и мое сиротское детство.

И вот три года назад Юра пообещал приехать в день моего семнадцатилетия и забрать меня с собой. Но в этот день он не появился. Я не находила себе места. Когда, наконец, через неделю меня позвали в кабинет директрисы, я обнаружила там взволнованную Веру Сергеевну и хмурого мужчину, совершенно мне незнакомого. Он поднялся навстречу и не сразу заговорил, а некоторое время сосредоточенно глядел себе под ноги. Он был довольно высоким и худощавым. Густые и лохматые медные волосы не позволяли сразу разглядеть выражение его склоненного лица. Наконец, вздохнув, он поднял голову, взглянул на меня усталыми и слегка припухшими глазами. От этого взгляда мне стало не по себе. "Меня зовут Олег", -- услышала я низкий хриплый голос. -"Тебе придется поехать со мной".

Он посадил меня в видавший виды жигуленок и повез в Питер.

В тот вечер мне удалось узнать только, что Юрий Орешин после полученного две недели назад ранения находится в больнице в тяжелом состоянии. Положение по-настоящему угрожающее, а потому нам надлежит поспешить. Почти всю дорогу мы молчали, не испытывая никакой потребности разговаривать. Я даже не представляла, до какой степени мой новый знакомый разделяет мое горе, не подозревала, каково ему было мотаться за неизвестной девчонкой в то время, как его друг умирал в больнице.

Мы добрались до реанимационного отделения военного госпиталя в нашей славной северной столице, и с той минуты на многие недели вперед время растянулось для меня в один огромный безнадежный день. Все впечатления слились в одну мучительную картину: белоснежная палата, несчетное количество аппаратуры, снующий туда-сюда медперсонал, писк приборов, звякание инструментов... И безжизненное лицо брата, серым пятном выделяющееся на стерильных больничных простынях. В первые секунды я не узнала Юру: лежащий в больничной палате человек был старше на добрый десяток лет. Запавшие глаза, сухие, серые губы, прозрачная, мертвенно-бледная кожа превратили его в незнакомца. Он не приходил в себя очень долго, в его исколотые руки уже невозможно было вставить иглу капельницы. Какая-то сволочь изрешетила брата пулями, и надежды на то, что он выкарабкается, не было почти никакой.

Я проводила с ним все время, просто сидела рядом, когда была такая возможность, и молилась. Я молила судьбу, небо, Бога не отбирать у меня Юрку. Олег Середа, время от времени наведывающийся в больницу, почти не разговаривал со мной, он только успевал немного посидеть с Юрой. Олег был по-настоящему подавлен свалившимся несчастьем, и я догадалась, что связь между этими мужчинами прочней, чем обычные служебные отношения.

Кто знает, может, и мои молитвы хоть немного помогли Юрке. День за днем, месяц за месяцем мы выбирались из кошмара. Юрка поправлялся медленно, и никакие усилия врачей не смогли полностью помочь ему. В тридцать четыре года Юрий Орешин был по инвалидности отправлен в отставку с выплатой максимальной государственной страховки и пенсии.

Он уже никогда не бывал прежним Юркой, каким я успела его узнать. Исчезла его открытость, взгляд потяжелел, голос стал жестче. Он часто уединялся и подолгу не разговаривал с нами. Даже когда Олег ушел со службы, решив присоединиться к частным планам Юры, брат принял это с агрессивным протестом. С трудом, пройдя от полной неподвижности через инвалидную коляску к своему алюминиевому костылю, он приспособился к нормальной жизни.