Дерзкая

Сначала я не поняла, что случилось, где я теперь, почему голоса переместились куда-то в сторону от меня...

Но вот же, вот она, поляна. Люди, толпящиеся вокруг лежащей на земле крупной каштаново-рыжей собаки. Вот и я, бестелесная, невидимая, легко и незаметно приближаюсь к ним. Все на месте, только ничто и никто не сковывает меня...

Валерий сделал все, что нужно было сделать. Все-таки он молодец! Вырвал меня из собачьей шкуры, теперь ч свободна.

"Мне жаль, что до этого дошло," -- отозвался вдруг Извеков.

"Спасибо тебе. Все это было бы совершенно ненужным потрясением для них..."

"Наплевать мне на них!" -- возразил Валерий и замолчал. Но я чувствовала его незримое присутствие. Он не порвал контакт, он вместе со мной следил за событиями.

Собака была неподвижна. Ее трепали, переворачивали, ерошили густую шерсть. Аниров помогал Зинченко, и было видно, что оба они в недоумении.

-- Все-таки попробуем еще раз серебро, -- приказал Аниров. -- Олег, дай твой медальон.

-- Идите вы все к черту, -- глухо отозвался Олег. Он опустился рядом с Зинченко, приподнял собачью голову.

-- Господи, -- вырвалось у Анирова. Глаза собаки съеживались, как резиновые шарики, выпускающие воздух через микроскопические дырочки. Через несколько секунд Зинченко с возгласом, в котором смешались удивление и ужас, поднял за волоски отслоившийся склизкий клочок шкуры. Труп собаки на глазах превратился в бесформенную кучу гниющей грязи, из которой торчали рыжие клочки шерсти.

-- Немедленно закопать, -- распорядился Аниров. -Самойлов и Хромчук! Остальные по местам. Никакого обмена мнениями с другими постами!

Люди потянулись по своим делам. Зинченко, отойдя в сторону и присев на корточки, старательно вытирал руки о влажную траву. Олег ни на шаг не сдвинулся, глядя, как двое парней принимаются за рытье могилы.

Мысль о том, что это моя могила, моя собственная, привела меня в состояние, близкое к буйному веселью. Наверное, это была своеобразная истерика. Ну кто бы мог подумать, что яма, в которую сбросят мгновенно издохшего и сгнившего оборотня, на самом деле -- моя могила?!

Хотя, я ошибалась, считая, что никто не мог такое подумать. По лицу Олега было видно, что он думает именно об этом. Но радость и облегчение, наступившие после моей окончательной смерти, навеяли мне такую эйфорию, что я даже не могла сразу оценить, в каком состоянии мои друзья. Пока я только знала, что предотвратила дальнейшее развитие событий, которые не имели права происходить.

Зинченко закончил вытираться и подошел к ребятам.

-- Чертовщина какая-то, -- проворчал он и кивнул на Олега. -- А с Середой что еще опять случилось?

-- Сам не пойму. Он что-то увидел у этой собаки.

-- Он просто посмотрел ей в глаза, -- пожал плечами Зинченко.

-- В глаза? А что глаза? -- переспросил Юра.

-- Ты разве не видел?

-- У этой не видел. Я просто знаю, что они человеческие. Но мне сзади не было их видно так, как вам...

-- Обычные глаза. Самые банальные. Темно-серые. С желтыми пятнышками вокруг зрачка... Орешин, что с тобой?!

-- Ничего, -- Юра, лица которого я не видела, медленно побрел к Олегу.

Зинченко, заколебавшись, идти следом или нет, остался на месте. Вряд ли он что-нибудь понял, но он был достаточно чутким, чтобы оставить друзей в покое.

-- Пойдем отсюда, Олежка, -- Юра тронул Олега за локоть. Я ожидала взрывной реакции, но Олег спокойно возразил:

-- Разве ты не понимаешь, что произошло?..

-- У многих сотен миллионов мужчин и женщин серые глаза.

-- это пустая отговорка, старик, -- Олег повернулся к Юре и взглянул ему в лицо. -- Мне ли не знать ЭТИ глаза... И не говори, что я свихнулся. Я сейчас, как никогда, в своем уме.

-- И все же, ты МОГ ошибиться. Я ХОЧУ, чтобы ты ошибался.

-- Оборотни Извекова ходят стаей. А этот был здесь один и прятался, подслушивая нас...

-- Олежка, дружище, пожалуйста... Зачем ты?..

-- А затем, -- Олег стиснул плечи друга и, встряхнув его, четко и спокойно произнес: -- Ей было плохо, и она пришла к нам с тобой. А мы отловили ее и пытали своими руками. И убили. Понимаешь, что мы с тобой сделали?

Юра закрыл глаза. Было видно, как дрожат его челюсти, стиснутые в судорожном напряжении.

Единственное, чего мне хотелось в эту минуту: объяснить все ребятам, чтобы не мучались они бессмысленным сознанием вины. Тем более, что никто, кроме меня, не виноват в том, что они снова переживают такую муку. Но увы, я никак не могла это сделать.

Самойлов и Хромчук, молча копавшие в двух шагах от ребят, остановили работу и переглянулись, глядя на странную сцену. Затем один из них что-то шепнул другому и, воткнув в землю лопату, поспешно пошел к машине.

"Извеков!"

"Да? Тебе опять нужен подонок Извеков." -- горько отметил Валерий.

"Как мне теперь быть? Я не хочу больше этого видеть."

"Ты капризничаешь. Хочу, не хочу, могу, не могу. Я не бог. Я не могу воскресить Екатерину Орешину. Никто не просил тебя приходить сюда. Ты сама заставила их страдать, теперь некого винить в этом."

"Валерий! Не может быть, чтобы все так осталось!"