Дерзкая и желанная

Мысли о дружбе, однако, улетучились, когда они преодолели примерно половину пути к вершине холма. От быстрой ходьбы им стало жарко, и Оливия сняла шаль, открывая гладкую кремовую кожу над вырезом платья. Джеймс старался не пялиться на нее, но от каждого шага ее грудь слегка подпрыгивала, у него разыгралось воображение: вот ее обнаженные груди раскачиваются над ним, голова запрокинута, губы приоткрыты…

Иисусе, да что это с ним такое?

Оливия питает к нему нежные чувства, но это не дает ему права на подобные фантазии… Странно, но она имела обыкновение прокрадываться в его мысли в самые неожиданные моменты: например, когда рассматривал статую плодородия, или слышал бодрый рил, или засыпал в постели. А после того вечера, когда они поцеловались, ему стало еще труднее выбросить эти мучительно-сладостные образы из головы. Ее карие глаза с отяжелевшими веками будто приглашали заключить ее в объятия, поцеловать и… сделать многое другое.

Джеймс поднял взгляд и обнаружил Оливию впереди на несколько ярдов.

– Ты что-то отстал, – поддразнила она запыхавшимся голосом. – Что, не можешь угнаться за мной?

Он в пять широких шагов сократил расстояние между ними; она взвизгнула в притворном страхе и припустила к вершине холма.

Шляпка ее болталась на спине, как и несколько каштановых локонов, выбившихся из прически. Эти соблазнительные локоны притягивали его взгляд к затылку и длинной изящной шейке.

Проклятье! Он больше не мог отрицать, что желает ее; в сущности, «желает» совсем не то слово – это все равно что сказать: «утопающий желает воздуха». Но даже если чего-то желаешь, совсем не обязательно потакать себе в этом, и уж в чем в чем, а в дисциплинированности Джеймсу не откажешь. Это просто вопрос контроля мозга над телом. Он всегда презирал мужчин, которые не в состоянии держать в узде свои инстинкты, и считал слабостью питье без меры, курение опиума и растрачивание состояний на любовниц.

Джеймс никогда не падет жертвой ничьих женских прелестей, в том числе и Оливии, даже если не может не оценить их по достоинству.

Они достигли вершины холма, и он залюбовался Оливией, когда она сошла с тропинки на луг, усеянный яркими полевыми цветами, и со счастливым вздохом плюхнулась на траву, так что юбки вздулись вокруг нее колоколом.

Джеймс бросил сумку на землю и опустился рядом с ней на мягкую траву. Из груди его вырвался вздох при виде ярко-зеленого склона перед ними, пестрых лугов на расстоянии и извивающихся каменных оград.

– Вот то, что я хотел тебе показать, – сказал он просто. – Это мое самое любимое место на земле.

Она повернулась к нему, раскрасневшаяся – то ли от быстрой ходьбы, то ли от сильных эмоций, он не знал, – однако результат ему нравился.

Губы ее были чуть приоткрыты, словно она собиралась что-то сказать, а глаза блестели так, будто того и гляди заплачет. Оливия не сделала ни того, ни другого, а просто смотрела на него так, словно могла прочесть все его мысли. И если и вправду могла, да поможет ему Бог. Да поможет Бог им обоим.

– Ну и что ты об этом думаешь?

Оливия легла на спину и, прищурившись, устремила взгляд в яркое небо.

– Великолепно.

Джеймс сглотнул. Девушка выглядела восхитительно растрепанной, будто только что испытала наслаждение. Ее молочно-белая полная грудь так натягивала ткань платья, что едва не вываливалась из выреза. Чуть-чуть потянув, он мог бы спустить лиф и, обнажив соски, ласкать их языком до тех пор, пока не превратятся в твердые маленькие бутоны. Одним быстрым движением он мог бы задрать юбки, уютно устроить голову между ног и ласкать нежные лепестки плоти до тех пор, пока она не станет извиваться и стонать от наслаждения.

Оливия вздохнула, очевидно не имея представления о его порочных мыслях, и приглашающе похлопала рукой рядом с собой.

Да, определенно ни малейшего представления.

Джеймс вытянулся на мягкой траве, их тела не соприкасались, но тот дюйм, который отделял ее руку от его ладони, буквально потрескивал от накала.

– Теперь я могу представить, что чувствовали боги и богини на вершине Олимпа. Голова немножко кружится, правда?

Если у Джеймса и кружилась голова, то вовсе не от осознания величия Зевса, а от сладкого цитрусового запаха, который исходил от нее, поэтому он лишь промычал в ответ.

На несколько минут воцарилось молчание. Джеймс, повернув голову, украдкой рассматривал профиль Оливии. Глаза ее были закрыты: она явно наслаждалась теплыми солнечными лучами, – и он воспользовался возможностью полюбоваться прелестной россыпью веснушек у нее на переносице и густой бахромой ресниц, касающихся щек. Нижняя губа так и манила своей полнотой: хотелось втянуть ее в рот, пососать легонько и покусать, как в тот вечер на балу у Истонов. Плоть его мгновенно среагировала, натянув перед кожаных бриджей, и пришлось повернуться на бок в надежде, что высокая трава это скроет.

Глаза Оливии, дрогнув, открылись, и она тоже повернулась на бок, опершись на локоть.

– Как ты нашел это место?

Джеймс пожал плечами, изо всех сил стараясь не пялиться на округлости соблазнительно сжатых грудей.

– Просто случайно наткнулся.