Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Стало страшно, а вместе с тем пусто. Моя самооценка рухнула. Не укладывалось в голове — зачем все это? Изнасилование, похищение, приговор его же людям. Станут так париться ради выкупа?

— Тебе нужны бабки? — мой голос дрогнул, я только надеялась, что это не выглядело разочарованием. — Звони отцу, я скажу… что хочешь скажу. Да даже то, что не хотела этой свадьбы. Что у нас с тобой договор. Ты меня спас. Я тебе бабло. Чего ждешь?

Идея показалась мне достойной нобелевской премии. Несмотря на весь ужас положения, я даже улыбнулась. Вот как ловко придумала. Истинная Беляева. Если Тагир не собирается насиловать меня дальше — страсть мне не угрожает — то не сможет не признать разумность доводов.

Уверенная в своих силах, я без страха смотрела в тёмные, как ночь, глаза мужчины.

Жизнь не стоит на месте. Даже когда тебя вырвали из привычной среды. Даже когда унизили публично. Всегда есть выход — надо не поддаваться панике, а просто его найти.

— Деньги? — Тагир выплюнул это с таким презрением, что я отшатнулась. — Мне плевать на тебя и твое нежелание выходить замуж, дура. Мне плевать на выкуп, который мог бы дать твой отец. Запомни, — хотел назвать меня, по-видимому, обидным словом, но почему-то сдержался, — ты не стоишь ничего. Ты всего лишь средство, с помощью которого я могу влиять на твоего отца. Просто вещь, с которой он не хочет расставаться. Не придумывай себе то, чего нет и никогда быть не может! Если ты решила, что я выебал тебя на столе от дикой страсти, захлопни губу. Такой секс не приносит удовольствия.

Бил по-больному. То ли знал, каким тригером запало в мою душу равнодушие отца с детства, как и все те парни, которые исчезли из моей жизни, то ли говорил правду, не задумываясь, как она на меня повлияет. У вещи в его понимании не было права на чувства.

Я не сдержалась. Подняла глаза.

— Ты урод, Тагир. Ты не придумал ничего лучше, как отыграться на мне. Почти на ребенке.

Он ждал. Я же ощутила, как горло стянуло инеем слез, которые только чудом не пролились. От обиды и собственной неполноценности в глазах похитителя я заплачу позже, замаскировав это под страх. Сейчас же я не боялась высказывать ему в лицо прямое свидетельство своей обиды.

Думала, незаметно. Думала, играю с таким опасным, взрослым и опытным мужчиной на равных. Страх? Обида вытеснила все. Да если действительно так — я лишь средство для достижения цели, мои слова отрикошетят от его стен, как баскетбольный мяч.

— Мой отец никогда бы так не поступил. С детьми и женщинами.

Договорить я не успела. Череп прострелила нешуточная боль, я вскинула руки, мало парясь о том, что моя грудь обнажилась, и унизительно завыла. Может, я и была сильной. Но терпеть боль не умела.

— Запомни, маленькая сучка, — практически касаясь моих губ своими, произнес Тагир с такой ненавистью, что я оцепенела, — еще раз ты сравнишь меня со своим отморозком-папашей, я брошу тебя на потеху своим парням. И сниму еще одно видео. И поверь, единственное, чего ты захочешь после этого — застрелиться. Только не жди, что я подарю тебе эту милость.

Глава 13

Тагир

Я чувствовал, как костяшки пальцев сбиты в кровь, даже через уплотнитель боксерских перчаток.

Я так долго терзал эту боксерскую грушу, что ребро латекса пошло вмятинами. Такие же были на перчатках — они не защищали больше, только усиливали боль. Но все это не имело никакого значения.

Я бил, задыхался от усталости, давал кратковременный отдых забившимся мышцам и снова — несмотря на то, что почти не держусь на ногах, лупил как одержимый.

До тех пор, пока улыбка Марины и восторженные глаза Саята не растаяли в кровавом тумане.

До того самого момента, пока нарисованное в воображении и перенесенное на грушу лицо Белого не превратилось в кровавое месиво. Я почти ощутил, как он испускает последний вздох. Только тогда рухнул на мат, глядя в потолок, ожидая, пока рассеется кровавая пелена.

Внутри разливалась пустота, затянутая коркой тонкого льда. Об умиротворении в сознании речи не шло. Я смирился с тем, что никогда больше не попробую его на вкус.

Но это было необходимо, чтобы я не убил на хрен Юльку Беляеву, которую оставил рыдать в ее новой камере.

Имела ли она хоть малейшее понятие, что творил ее отец? Вряд ли. Эта тварь смывала кровь со своих рук, возвращаясь домой, и наверняка по пути покупала своей обожаемой дочери конфеты. Целовал ее на ночь в лоб, и вряд ли хоть капля раскаяния посещала его мозг.

Тогда Юлька точно не могла знать, какое чудовище ее отец. Но это не оправдывало девчонку в моих глазах. Я видел, во что она превращается. Избалованная сучка, полная уверенности, что весь мир валяется у ее ног. Никакого повода и желания жалеть ее у меня не было.

Стянул перчатки, глядя на сбитые в кровь костяшки. Боль отрезвляла. Боль не позволяла превратиться в животное — даже если я имел на это полное право.

Думал, ужас в глазах дочки Белого сможет насытить мою тьму. Но я не испытывал ничего, кроме досады. В чем-то эта острая на язык мажорка все же была права.