Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Ее дрожь страха меня не заводит, и это сбивает с толку посильнее, чем вообще все мысли о том, что я хотел сделать с дочерью Беляева.

Мне казалось, я сломаю ее в тот самый момент, как она окажется в моих руках. Сломаю с большим садизмом, которого никогда в себе не подозревал. Буду смотреть в ее полные ужаса глаза, видеть в них ее отца, а оттого даже не думать о пощаде.

Почему я вижу в таких похожих глазах тень своей жены, я и сам не понимаю.

Рад только тому, что она напугана, а от этого не видит моего замешательства.

Кровь на ее щиколотках все же вызывает ярость. Направленную совсем на других людей. Я много чего пережил. Я помню, что это, когда браслеты наручников впиваются в кость, как немеют руки и пронизывает болью от каждого движения. Эти наемные твари оказались сущими отморозками.

Впрочем, в этом есть и моя вина. Я сам сказал им излишне не церемониться с дочерью Белого. Сохранить холодный рассудок не вышло, как ни старался.

Она вздрагивает и всхлипывает. Сначала это вызывает глухое раздражение. А потом мне хочется уйти прочь и забыть, что я собирался воспитывать свою узницу.

Сколько раз мне хотелось заткнуть ее дерзкий рот своим языком, когда приходилось играть роль охранника, не сосчитать. И вот она в моих руках. Обнаженная, напуганная, ещё не вполне отошедшая от шока. Только светлые глаза иногда озаряет неистовым огнем. Но молчит. Понимает, что он ее спалит от одного неосторожного слова.

Кожа под пальцами нежная. Такая же была у моей жены. Марина любила баловать себя массажами с маслами и другими процедурами красоты. И как я ни пытаюсь прогнать эту ассоциацию, не получается.

В груди разгорается пожар. Я вижу перед собой длинные ноги Юльки, прижатые к груди, чувствую ее беспомощное прерывистое дыхание и понимаю, что просто так я в этот раз не уйду.

Хочется встряхнуть ее, схватив за плечи, чтобы в глазах снова появился яростный огонь, а затем взять, не взирая на сопротивление. Прямо здесь, в воде. Но при этом сама мысль, что придется ее насиловать, противоестественна. Я не хочу быть с ней грубым. Девчонка и так натерпелась на собственной свадьбе.

Мне надо оставить ее тут же. Убраться к себе. Напиться в хлам, отдать ключи от ее темницы Стингрею, чтобы не было искушения ворваться и растерзать. Времени достаточно. Куда интереснее будет сделать ее зависимой от желания. И я могу. Самая лучшая месть.

Но пока что рано. Сбавлять обороты надо постепенно.

По счастью, Беляева прекрасно мне подыгрывает в этом. Надолго ее покорности не хватает. Ей надо обязательно вспомнить своего отца. Не понимает, что этим подпишет себе приговор?

Глаза сверкают, она смотрит на меня так, будто готова убить на месте.

С чего я решил, что она в курсе всего, что творил Беляев? Дочерям такие сказки не читают на ночь. Или я сам хотел верить, что она знала? Эта минута слабости гаснет. Девчонка — прирождённый манипулятор. Говорит, пристально отмечая, когда выражение моего лица дрогнет.

Этого не будет. Я умею держать лицо.

— Я не знаю, чего вы с ним не поделили, но повторяю, со мной ты точно просчитался. Надо было прийти лет на десять раньше. За моего братца тебе бы отвалили гораздо больше, — она думает, я ошибся. Нет, милая моя. Ставки были сделаны еще тогда, когда ты играла в куклы.

— Я бы рассказал тебе, что сделал твой отец, — она вздрагивает, потому что мой тон говорит сам за себя, — но ты пожалеешь о том, что это услышала. Поверь, будешь просить о том, чтобы я причинял тебе физическую боль, только бы стереть эти сведения из твоей памяти.

На миг кажется, что сейчас она заткнется. Инстинкт самосохранения явно присутствует. Но нет. Я не даю ей открыть рот снова. Сжимаю тонкие запястья и практически без усилий отвожу в стороны, открывая своему взгляду гибкое девичье тело, совершенно обнаженное.

Блядь. Тотчас же простреливает по всему телу до самой мошонки дрожью горячего, почти болезненного возбуждения. Смотрю на ее вздымающуюся грудь красивой округлой формы и понимаю, что уже не остановлюсь.

Я ждал повода. А она сама мне его предоставила. Вижу в ее глазах что-то странное. Эта маленькая ведьма поняла, что со мной происходит? Но как? Почувствовала? От прилива бешеного желания чудом не искрит проводка.

Девочка моя, это не преимущество. Это самое страшное из всех наказаний, что я мог для тебя приготовить. Я даю ей возможность признать и оставить бесплодные попытки… яростно желая, чтобы она этому немому посылку не вняла.

— Так что, девочка Юля, все свои попытки достучаться до меня, сыграть на «слабо», применить женские чары или еще какая-либо дичь, за которую я тебя накажу, пусть остается в твоей пустой голове. Поняла меня? Или следует объяснить популярнее?

— Пошел ты на…

Это спусковой крючок. Это с треском вылетевший предохранитель. Тьма, беснующаяся, окрашенная в цвет похоти, срывается с цепи. Я сам не слышу, что говорю, хватаю ее ладонь, едва не содрогаясь от разряда умопомрачительного тока при соприкосновении. Понимаю две вещи: я не хочу останавливаться… и мне безумно мало.