Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

- А я не понимаю, как ты сам можешь спать, - жертва его домашней тирании в одночасье стала обвинителем. – Ты не допускаешь меня до поисков. Я бы глаз не сомкнула. Я бы…

Она замолчала на полуслове, вчитываясь в документ. Станислав проглотил скупую слезу. Он всерьез начал остерегаться, что это горе пошатнет ее рассудок. Вот и сейчас, Диана пыталась убежать от реальности, вчитываясь в документ. Что там? Краткие паспорта каратности… Гарантия… что она могла там найти столь увлекательного?

- Я люблю тебя, - он не говорил этих слов, наверное, больше двадцати лет.

И словно чудо произошло. Сжимая дрожащими руками лист плотной мелованной бумаги, Диана встала и повернулась к нему.

- Свят, ты же… мы не прочитали это сопроводительное письмо до конца в предсвадебных хлопотах. Смотри…

- Ди, это продавец свадебного платья. Ты устала…

- Смотри… Третий пункт, смотри же! – слезы брызнули из ее глаз снова, но в этот раз на губах появилась улыбка – и совсем не безумная.

Беляев осторожно забрал письмо из ее дрожащих рук. Жена кивнула в нетерпении.

Он прочитал этот третий пункт дважды. Первый раз смысл просто не отразился в его уставшем мозгу, замученном бессонницей и стрессом.

- Да это же… - на лбу выступила испарина, а внутри поднялась волна надежды и радости. – Я сам должен был догадаться! Платье стоит большую сумму денег. Настоящие бриллианты. Они не могли не соблюсти меры предосторожности помимо страховки, и…

- И по линии молнии идет вшитая лента с датчиками отслеживания местоположения. Его можно было отключить в специальном приложении, но мы так этого и не сделали… Мы даже не прочитали сопроводительное письмо в этой горячке…

- Если это платье до сих пор там, где ее держат… - голос Беляева дрогнул, - это же…

- Дай бог, чтобы это было так! Они не могли продать такое платье так быстро, выбросить, я думаю, тоже. Даже если это произошло, маршрут его передвижения можно отследить за все это время, и… и мы будем точно знать, где Юля?!

- Дианочка! – она даже вскрикнула, когда супруг впервые за много лет с жаром обнял ее и поднял над полом, закружив. – Я привезу нашу дочь уже сегодня! Любимая моя!

Скрипа открываемой двери никто не услышал.

- Я думал, вы опять ругаетесь, - сдвинул брови Владимир, вернувшийся с пробежки. – Вы что, нашли мою сестру?

Беляев не ответил. Шмыгнул носом, сделал приглашающий жест сыну. Не веря до конца увиденному и как будто ожидая подвоха, Вова подошел к родителям.

Станислав свободной рукой прижал его к своей груди и поцеловал в лоб…

Юля

Я открыла глаза и впервые за последние несколько дней не сощурилась от мерзкого и равнодушного света галогеновых лампочек. В окно светило солнце.

Где-то вдалеке раздавались гулкие раскаты грома. И на фоне черной полосы наступающего неба солнечный свет показался мне до нельзя ярким. Как будто символичным, что ли – на фоне туч я радовалась золотым лучам. И гроза не пугала. Возможно, она пройдет стороной, а если нет - в моей жизни состоялся переворот такого масштаба, что погодные условия были самым малым из всего, что должно было меня как-то встревожить.

Я долго смотрела в окно. Стихия как будто завораживала, призывала к себе – но ни единой мысли о побеге у меня не возникло. Я просто смотрела, как чернота постепенно подбирается, выхватывая все большую площадь голубого неба, прислушивалась к хриплому дыханию Тагира во сне… и не думала ни о чем.

Удар, который я получила, узнав о проделках своего отца, превратил меня в камень. Я знала, что не смогу больше жить с ним под одной крышей. Не смогу смотреть в глаза и знать, что он сотворил с живыми людьми. Я даже не задам ему вопрос, ради чего, собственно.

Скажете, есть презумпция невиновности? Для меня почему-то все стало очевидно, как божий день.

Не будет такой мужчина, как Тагир, просто так ломать жизнь девчонки, если бы ее не связывали родственные узы с заклятым врагом. Они не запросили выкуп, значит, это не входило в их планы. Только месть. Отцу хотели причинить боль с помощью моего похищения. И оставалось радоваться, что при этом меня не тронули… почти не тронули.

Я повернула голову. Искушение поцеловать Тагира в приоткрытые губы было таким сильным, что я чудом сдержалась. Не хотелось его будить. Ночной марафон вымотал обоих.

Меньше всего я ожидала, что Тагир начнет меня успокаивать. Гладить, пока я рыдаю. Говорить, что я ни в чем не виновата. Слышать мои истерические возражения и переходить на крик. А потом целовать – жарко, неистово, как будто стирая с губ все эти слова.

Он поначалу едва понял, наверное, что произошло. Потом матерился сквозь зубы, обещая вырвать Стингрею язык по самые яйца. А я думала о том, что не изнасилование, ни угрозы, ни заточение в подвале – ничего не имело значения по сравнению с тем, что я узнала о своем отце.

Я любила его. Да, к моему детству и его роли в нем было по-прежнему много вопросов, но, видимо, недостаточно, чтобы ожесточиться. Я закрыла сердце на замок от других. Воздвигла стену – чтобы никто другой попросту не смог меня обидеть. Отец имел надо мной власть. Больше никто не вправе.