— Уж если ты заговорил об этом, то больше всего на свете мне хочется починить крышу моего дома.
Он застонал.
— Мария позаботится о дедушке, а вот крестьяне уже давно просят починить их дома.
— Не могла бы ты придумать что-нибудь для себя, женщина? Ты должна просить бриллианты или что-нибудь в этом роде. Я непременно займусь ремонтом жилищ твоих крестьян, но мне хотелось бы побаловать тебя лично.
— Ты слишком хорош, чтобы быть правдой, Рафаэль.
— Я сама реальность.
— Этого для меня вполне достаточно, и большего мне не нужно.
— В самом деле? — Он улыбнулся в темноте своей загадочной полуулыбкой и стал поднимать ее юбки. — Мне кажется, что это не совсем так.
Она вырывалась из его объятий, смеясь и краснея от его интимных прикосновений, которые будили в ней желание.
— Я совершенно точно знаю, чего ты хочешь, моя дорогая.
— Убирайся отсюда, неисправимый развратник! Я валюсь с ног от усталости.
— Хорошо, — неожиданно согласился он, — но сначала я уложу тебя в постель.
Он взял ее на руки и понес в спальню, нежно целуя на ходу.
Уложив ее в постель, он склонился к ней, опершись на руки и продолжая ее целовать. Его широкие плечи лишь угадывались в темноте, длинные волосы закрывали лицо, глаза горели страстным огнем. Он был похож на Люцифера, явившегося к ней во сне, чтобы ее соблазнить.
Она, затаив дыхание, следила, как его голодный взгляд пробегал по изгибам ее тела. Когда он снова посмотрел ей в глаза, в его взгляде не было и следа улыбки, а только горячее мужское желание, которое напугало ее.
— Я сгораю от нетерпения заняться с тобой любовью, — прошептал он, удерживая ее взгляд. — С первой минуты, как я увидел тебя, мне этого хотелось. Но, — продолжал он с нежной улыбкой, заметив испуг в ее широко раскрытых глазах, — я могу подождать. Одну ночь я выдержу, но не больше. А затем… для нас распахнутся небеса.
Дэни судорожно сглотнула. Они стали так близки за этот вечер, что ей захотелось рассказать ему о своем страхе, о том, что она может умереть во время родов, но, увидев его восхищенный взгляд, не решилась поведать ему о своей слабости.
Прекрасный принц Рафаэль считал ее бесстрашной и храброй. Она не обладала несравненной красотой Хлои Синклер, но у нее был характер, который позволял ей скрывать от людей, что на самом деле она жуткая трусиха.
Наклонившись, он поцеловал ее грудь, затем выпрямился и направился к выходу. Опершись на локоть, она любовалась его гордой походкой. Около двери он остановился и через плечо оглянулся. В полумраке комнаты блеснула белозубая улыбка.
— Мне так и хочется съесть тебя, Даниэла, — произнес он. — Ты уверена, что не хочешь, чтобы я остался?
— Спокойной ночи, Рафаэль.
— Спокойной ночи. — С почтительным поклоном он тихо закрыл за собой дверь.
Даниэла уютно устроилась в постели, отмахнувшись от внутреннего голоса, хотя прекрасно понимала, что очень рискует. «Ты девчонка с мальчишескими замашками, плохо приспособленная к окружающим условиям, — внушал ей внутренний голос, пытаясь вернуть ее к реальности. — Ты никогда не сможешь удержать такого человека». Но все было напрасно: она полюбила и знала, что это навсегда.
Наконец она заснула, и ей снился Рафаэль и… небеса.
Когда королевский золотой мальчик не побоялся скандала, объявив во всеуслышание о своем намерении жениться на Всаднице в маске, Орландо подумал, что это просто злая шутка, но сегодня принц, казалось, нарочно сделал все для того, чтобы нажить себе новых врагов. Однако Орландо даже представить себе не мог, что замышляет его кузен, и этот факт весьма тревожил его, так как он никогда не воспринимал Рэйфа всерьез.
Сегодня принц объявил очередную войну двору, усадив очаровательную Даниэлу к себе на колено и держа ее там на протяжении всего совещания по финансам, выставляя напоказ свою любовь к невесте, выбранной им вопреки воле отца.
Разумеется, министры пришли в ярость от такого пренебрежения к этикету, и тогда Рэйф предложил им покинуть зал заседаний, если это их не устраивает.
Оскорбленный в лучших чувствах, епископ Юстиниан, единственный из всех, решился уйти с совещания, громогласно, заявив, что он отказывается совершать свадебный обряд, пока не будет уверен, что король одобрит этот брак.
Синьорита Даниэла вздрогнула, услышав гневные слова епископа, так как по своей наивности не понимала, что принц использует ее в своих целях. Она испытывала неловкость, оказавшись в столь двусмысленной ситуации, но Рэйф крепко и вместе с тем нежно удерживал ее на колене и что-то шептал ей на ухо.
Она растерянно оглядывалась на советников короля, но Орландо заметил, что чем язвительнее пилили и упрекали Рэйфа за его неуважение к министрам, тем больше менялось выражение лица Даниэлы. Если сначала на нем была написана девичья застенчивость, то после очередного выпада в адрес Рэйфа она сердито нахмурила брови и, поудобнее устроившись у него на колене, всем своим видом дала понять, что она целиком на его стороне и будет защищать интересы принца, чего бы это ей ни стоило.