Дерзкие. Будешь моей (СИ)

Глеб подплывает, вдыхая в меня воздух и силой толкает меня вверх, сам при этом оставаясь на месте. Чувствуя, как двигаюсь вверх, я по инерции ищу его руку, но его нет рядом. Всплываю. Судорожно набираю воздух и снова ныряю за ним. Рыскаю в этой бескрайней морской темноте. И вижу, как он идёт ко дну и не дышит. Даже не пытается выплыть. Словно находится без сознания. И течение вдруг становится таким сильным, что расстояние между нами только увеличивается.

Нет, нет, нет…Господи, Глеб!

Боже…Помоги.

Хочу кричать, но надо добраться до него. И пока я всеми силами опускаюсь за ним, он проваливается всё глубже и глубже в бездну. Пока и вовсе не пропадает из зоны видимости…

И я открываю глаза, прижатая к его тёплому сонному телу. По моему же бежит неприятная дрожь. Я тут же врезаюсь в него сильнее, чтобы чувствовать. Чтобы отойти от этого ужасного кошмара.

– Эй…Малыш, я здесь, – сквозь сон бормочет он, сильнее обхватив моё тело. – Всё хорошо…Ты чего?

– Ты тонул, Глеб…Ты тонул, – плачу. Снова. Это какой-то бесконечный поток слёз и вселенский ужас. Не понимаю, что со мной происходит в последнее время.

Глеб хмурится, трогая мой лоб, а затем касается его губами.

– Температуры вроде нет. Неужели я укусил тебя и теперь ты переняла у меня эти жуткие кошмары? – шутит он, поглаживая моё лицо и поцеловав в нос. – Успокойся, девочка. Я не тону. Разве что в твоих глазах. Но это мне только по кайфу.

– Обними меня…

– Я и так обнимаю, дикая моя коша. Это просто стресс…Мы сегодня же всё исправим. Наберем тебе всех этих подушек для беременных, удобных тапочек, тёплых халатов, грелок и прочей фигни. Будешь у меня упакованной и пушистенькой…Как маленький котёнок…Дикий, разумеется.

– Ага, – улыбаюсь в ответ, потираясь о его грудную клетку. – А вечером ты позволишь мне себя раздеть и целовать…

– Посмотрим, – хмыкает, на что я обиженно цокаю. – И не обижайся. Как скажет врач.

– Адов…Адов…Во что ты превратился…Такой заботливый папочка… – бормочу я, а он пожимает плечами и смотрит на меня своими голубыми дикими. Практически раздевает ими… И я дрожу…

(Глеб)

Ну, папочка. Ну, заботливый…Не вижу ничего плохого, чёрт возьми.

– Ты по жопе вечером получишь, если будет можно, – поглаживаю её попу и охреневаю от своей молниеносной реакции. – Блядь…

– Дай хотя бы прикоснуться…

– Нет, ведьма…Это билет в один конец. Со мной в душ. А мы не знаем, можно ли…

– Ну вот…Тогда я пошла к Людмиле Эдуардовне. И спрошу у неё! – вскакивает Катя, на что я ржу, глядя на часы.

– Я представляю. Время восемь утра. Ты вваливаешься в комнату к безмятежно спящей женщине и кричишь: «Извините, а нам можно уже потрахаться?!».

Катя хохочет, и я вместе с ней.

– Потерпим уж до вечера, идёт?

– Идёт, – шлёпает меня по руке. – Тогда идём завтракать? И ты позволишь мне приготовить…Помыть посуду… Иииии…

Специально ведь. Провокаторша. Вспыхиваю как спичка. За считанные, блядь, секунды от одной только фразы и представления всего этого…

– Твою мать…Иди сюда, в общем, – тяну к себе её тело, пока она смеётся. Усаживаю сверху. Медленно снимаю с неё футболку. Боже…

Лучше бы я этого не делал…Теперь точно грань…

Шагнули и сразу в пропасть.

Они будто налились. Но, наверное, так рано ведь не бывает? Или бывает? Хрен знает, но выглядит просто…

У меня по телу все тысячи ватт пробежали. Ток такой мощный, что оглушает и дезориентирует. И я ощущаю, что единственная моя цель – сделать приятно моей девочке…

– Я тебя чувствую…Внизу… – бормочет она с придыханием, утрамбовывая ладони на мою грудную клетку, и ёрзает на мне бёдрами. Чувствую её невыносимый жар даже через ткань.

– А я тебя… – шепчу в ответ, рассматривая её охуенную упругую грудь с торчащими нежно-розовыми сосками. – Привстань…Только давай очень медленно…Ладно, малыш? Ты сверху.

– Хорошо, – Катя сглатывает и тяжело дышит, пока я приспускаю с себя боксеры, а её трусики сдвигаю вбок, и…

Наконец вхожу в неё… Очень аккуратно и томяще, опасаясь сделать что-то не так. Сантиметр за сантиметром, вынуждая её всхлипывать и вбирать меня с закрытыми глазами, въедаясь пальцами в кожу на моей грудной клетке. Она царапает, а мне по кайфу. Это больше, чем по кайфу. Это просто контрольный выстрел в голову.

После десятидневной разлуки.

Это квинтэссенция мучений и удовольствия.

За что нам так сладко? Так крышесносно приятно?

Придерживаю её за тазовые косточки и помогаю двигаться.