Дерзкие рейды<br />(Повести)

Под вечер того же дня произошло совсем странное: только что месили грязь у заброшенного хуторка с обугленными стенами, с зияющими провалами вместо окошек — и сразу же очутились в сухом сосняке, гудящем верхушками.

— Лелька! Почему вдруг изменилось все? Ты, негодяйка, на себе меня тащила?

— С чего ты взяла, дуреха? Ничего подобного! Ты сама ковыляла.

— Не смей нести меня.

— И не подумаю! Не хватало мне тащить этакую «разжиревшую!»

А когда сумерки заволокли кусты на старой просеке, Леля вдруг резко дернула к себе Нину. Та успела почувствовать — царапнуло пальцы. Колючей проволокой! И тут же они услышали милое, щемяще родное:

Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячею пулей лети…

— Наши! — выдохнула Нина. — Лель…

Подруга зажала ей рот.

— Патефон! — шепнула она. — Слышишь, немецкая речь? Это фашисты.

А дальше у Нины стали стираться грани между днями и ночами, между коротким урывчатым сном и явью. Лишь одно крепко, навсегда запало в память.

Леля сказала, что сейчас удалось ей собрать немножко калины. Как только минуют сырой луг и выберутся на пригорок — отдохнут и подкрепятся. Наконец одолели топкую низину, расположились на корнях. И Нина старательно жевала твердоватую лепешку и следила из-под слипающихся век, чтобы Леля тоже ела… Потом, уже в забытьи, почувствовала, как она жует и глотает хлеб. Откуда взялся? Нет, это не хлеб, а кусочек ячменной лепешки. Той самой!..

— Лелька! Ты не съела тогда, как уговаривались? И мне подсунула, пользуешься, что плохо соображаю. Твоя низость это — самой не съесть, а мне скармливать.

И Нина заплакала, ненавидя себя за то, что в забытьи съела сбереженную Лелей долю.

У Нины заболело и распухло горло. Не могла даже шептать. Однако брела.

Но вот иссякли также и Лелины силы. Укладывая ненадолго подругу на свой ватник, Леля заставляла себя стоять. А что, если не хватит силы подняться?

Выпрямясь и держась за ветви дерева, девушки заметили сквозь мельтешащий снежок две фигуры в серых шинелях. Один разматывал катушку. Донеслись обрывки русских слов.

Леля крикнула. К ней подбежали.

На расспросы телефонистов Леля ответила то, что предписывалось в таком случае:

— Мы — медсестры… Выбрались из окружения.

Телефонисты заверили: как только восстановят связь, сразу пришлют подмогу.

Леля вдогонку им выкрикнула вопрос, от которого Нина пробудилась:

— Какое сегодня число?

— Четвертое ноября!..

После шести суток боевого пути комсомолки Колесова и Шингаленко добрались до своих.

6

Лелю и Нину везли в Тучково на дряхленьком, чихающем «газике» с выбитыми боковыми стеклами.

Девушки смотрели на встречные грузовики, над кузовами которых виднелись ряды касок, и снова друг на дружку… И молча улыбались. У них не было сил даже говорить.

До КПП перед Тучково доехали, когда уже стемнело.

Работники медпункта направили девушек в Кубинку, в походный госпиталь.

— Немедленно в Москву! — приказала главный врач госпиталя после того, как обнаружила у Нины рецидив туберкулеза.

— Не лучше ли дать им отлежаться? — возразил ассистент. Уж больно слабы…

— Понимаю, коллега. Но я за девушек не беспокоюсь. У них такая воля, которую, — главный врач помедлила, выбирая слова, — назвать «железной», пожалуй, маловато.

Рано утром из госпиталя отправляли в Москву тех, кто нуждался в специальном лечении. У санитарной машины толпились выздоравливающие и легкораненые. Каждому хотелось сказать девчатам что-то теплое на прощанье.

И вдруг сквозь толпу протиснулась запыхавшаяся от бега кареглазая девушка в такой же линялой, измызганной стеганке, в каких накануне предстали перед связистами Леля и Нина. Это прибежала Зина Морягина. Она успела лишь обнять подруг и сообщить, что и Тоня здесь. Вскоре они тоже поедут в Москву… Потом, уже в последний миг шепнула Леле на ухо:

— Мы с Тоней в Особом отделе… Ненадолго!

Зина приостановилась в воротах, посмотрела, как санитарная машина поворачивает за угол, к шоссе, и снова припустила бегом. Обрадовать Тоню.

У водопроводной колонки ее догнал высокий, тощий особист. Уже знакомый. Вчера утром, едва их с Тоней доставили в его ведомство, он накормил подруг, дал им выспаться. Лишь поздно вечером расспросил их, каждую в отдельности.

— Извините, Марягина… Но через часок еще не отделаетесь от нас. Понимаете, еще один явился… Будто бы подрывник. Проверяем его россказни.

— Имя, фамилия? — нетерпеливо крикнула Зина и даже притопнула сапогом.

— Потом узнаете. А пока подождите меня с Тоней. Я помогаю пробку на шоссе ликвидировать. Того и гляди, налетят «юнкерсы».

Подруги долго ждали «своего» особиста. Когда наконец он явился, то позвал одну только Зину.

…В узком длинном коридоре полуподвального помещения они подошли к отдаленной двери. Зина вздрогнула от щелчка ключа в замке. Опередив особиста, вбежала в каморку, освещенную чахлым фитильком в консервной банке. На кровати, положив голову на тумбочку, сидел парень. Он встрепенулся:

— Зинка-а! Выручай!..