Дерзкий рейд

— А по вам откат не ударил, да? — саркастически скривившись, поинтересовался вождь северян, после чего тяжко вздохнул, качнул головой и все с той же чуть ли не физически ощутимой мукой в голосе спросил: — Ну почему, почему ты не подождал меня? Как я буду смотреть в глаза своим сыновьям, когда им расскажут, что я опоздал на такую битву?! — Два топора сокрушенно махнул рукой и, не оглядываясь, двинулся в сторону кормы драккара, где кормчий уже раскладывал на расстеленном плаще нехитрую снедь. Трой проводил его взглядом и тяжко вздохнул. До чего же упрямый… ну вот хоть кол на голове теши! Уже две недели прошло, как они покинули лагерь у столицы, а он все ходит мрачнее тучи…

Из Эл-Северина до Угелоя они добрались довольно быстро. Их караван… ну, или скорее рейд, шел по тем же рекам, по которым драккары северных варваров поднялись от Угелоя до Эл-Северина. Только сейчас этот путь они преодолели всего за две недели. Потому что на этот раз драккары двигались вниз по течению, да еще частенько помогая ему и парусом, и веслами. А также потому, что если при движении вверх по реке все встречные города и поселки предпочитали переждать подобную «помощь», пусть и идущую, по их собственным словам, к императору и по его слову, за закрытыми воротами, то сейчас все было по-другому. Фигура Алого герцога на передовом драккаре открывала ворота любого города быстрее и надежнее, чем та грозная бумага императора, которая у него имелась. Ибо легенды о его последнем подвиге уже успели широко разлететься по империи. Так что иногда их рейд, взяв лоцманов, чтобы не наткнуться на какую-нибудь мель или притопленную скалу, двигался даже ночью… Впрочем, первые два дня Трой не столько чем-то руководил, сколько банально отсыпался. Потому что несколько последних ночей перед отплытием Лиддит практически не давала ему спать.

Все началось вечером того дня, когда состоялся его разговор с императором. Лиддит, как обычно, появилась перед самым закатом и, войдя внутрь палатки, устало рухнула на раскладное кресло, стоявшее напротив походного ложа, на котором развалился Его светлость герцог Арвендейл.

— Фух, ну и денек…

— Тяжко было? — нейтрально поинтересовался Трой, не столько действительно интересуясь, сколько стараясь выиграть время, поскольку так до сих пор и не придумал, как сообщить жене о том, что он будет должен скоро снова надолго уехать. Потому что за последнюю неделю они уже успели в перерывах между любовными ласками обсудить дела Арвендейла и распределить, чем они будут заниматься, когда скоро (ну а как иначе-то — столица освобождена, все закончилось…) вернутся в свое герцогство.

— Не столько тяжко, сколько грязно, — вздохнула Лиддит. — Сегодня гномы с мастерами, пришедшими со вчерашним караваном из Сажегонта, решили доломать обломки Разноцветного дворца. Пылищи было… Такое впечатление, что у меня язык до сих пор покрыт слоем каменного крошева, а колтун на голове стянул кожу так, что глаза вылезли наружу, а рот все время старается улыбаться.

— Нет, не похоже, — усмехнулся Трой, всматриваясь в жену. — И вообще, не сообщи ты сейчас об этом — я бы ничего не заметил.

Лиддит фыркнула.

— Да что вы, мужики, вообще заметить-то в состоянии? Особенно у девушки. Хоть наизнанку вывернись — вам все одинаково, — и она сокрушенно махнула рукой. — Ладно. Пойду, сполоснусь у колодца.

— Э-э-э… а может, тебе сделать ванну? — внезапно даже для самого себя предложил Трой. А в следующую секунду порадовался пришедшей в голову мысли. Пока он будет готовить ванну, тяжелое объяснение отложится еще на часок. А там, глядишь, жена после ванны размякнет…

— Ванну? — Лиддит окинула его удивленным взглядом. — Здесь?

— Ну-у-у, бадью можно взять у коновязей. Есть там одна очень здоровая… воду я натаскаю от колодца. Тут до него десять шагов. А нагреем амулетом. Если под него положить бляху от куртки, то днище бадьи не пострадает. То есть я сам не пробовал, но мне Гмалин об этом рассказывал.

Лиддит окинула его странным взглядом, а потом задумчиво произнесла:

— Хм, последний раз я мылась в бадье, когда мне было четыре года. Хотя… почему бы и нет?

И Трой обрадованно вскочил и пулей вылетел из шатра…

А затем они любили друг друга. Причем Лиддит, к его удивлению, снова была так же жарка и неистова, как в ту ночь, когда она только приехала в лагерь. А потом, когда они оба лежали обессиленные на смятых и мокрых простынях, она внезапно извернулась под его рукой и, прижавшись к нему всем телом и обхватив его рукой и ногой, закинутой на него, тихо произнесла:

— Значит, ты опять покидаешь меня, Трой-побратим…

Трой замер, не в силах ничего произнести, да и даже не представляя, что вообще можно тут сказать. Потому что в ее голосе было столько тоски… А Лиддит подняла руку и повела своим тонким пальцем по его лицу — сначала по бровям, потом по носу, затем все тем же непрерывным движением очертила губы, как будто сканируя его лицо и сохраняя его в своей памяти, и тихо прошептала:

— Ну, тогда забудь про сон…

Ну и, как это обычно за ней водилось, полностью выполнила свое обещание…