Читаем Дерзость полностью

В местечке Кардымово нас, "вольношатающихся", задержала немецкая полевая комендатура и направила на работу в мотоциклетную часть: рыть окопы, строить блиндажи и землянки. Охрана была слабая, и мы убежали. Ночью в прифронтовой полосе нас снова схватил патруль и вернул в Кардымово.

Комендант поставил меня и Сережу перед строем и заявил, что за дезертирство со строительства важных для германского командования оборонительных сооружений мы будем расстреляны.

В это время во двор комендатуры въехало несколько больших грузовиков, из кабины одного из них вышел офицер и вручил коменданту пакет. Вскрыв пакет, комендант приказал срочно погрузить рабочих на машины, а сам ушел в помещение. Мы смешались с толпой и уехали. Теперь нас, примерно триста человек, разместили в старом сарае и выводили оттуда к самой передовой убирать рожь, лен — вот где бы бежать!.. К побегу уже все было готово, когда мы заметили, что за нами упорно наблюдает один тип. Человек этот с самого начала показался нам подозрительным. Сказавшись больным, он на работу не ходил, а, как известно, у фашистов не больно-то посачкуешь — даже за опоздание на построение били по чему попало, а с больными у них разговор был вовсе короткий. Военнопленные, с которыми мы поддерживали контакт, сообщили, что тип этот все время пытается побольше разнюхать о нас. Предатель, решили мы, надо его прикончить, иначе беда...

— Вот так просто: прикончить... как будто всю жизнь только этим и занимались.

— У нас не было другого выхода — или мы его, или он нас.

— Это верно, но ведь все-таки человек...

— Нет, никакого чувства жалости к предателю я не испытывал, только ненависть и презрение.

А убивать было противно. Сделали мы это неловко, он успел позвать на помощь. Никто из пленных не тронулся с места, но, услышав крик, вбежала охрана, нащупала нас фонариками и стала избивать. Затем всех бросили в машину и куда-то повезли.

Кардымовский комендант нас узнал сразу. Взбешен он был до последней степени: бегал по комнате из угла в угол, часто дышал, сыпал ругательствами. Затем немного успокоился и через переводчика обратился к нам:

— Не успел я расстрелять вас тогда и очень жалею об этом, но теперь вы от меня не уйдете. Убрать этих бандитов, — сказал комендант солдатам, — а завтра утром... — и он выразительно щелкнул пальцами.

Нас втолкнули в пустую хатенку. За дверью загремел замок. Завтра все будет кончено, а помирать так не хочется... Стали мы знакомиться на ощупь с нашим казематом. Окна избы были забиты наглухо, потолок крепкий, из подвала выхода нет — хатенка вросла в землю А дверь? Дверь ветхая и висит на петлях. Если приподнять ее и нажать — она порвется с костылей. Вот где спасение! Это открытие несколько успокоило и подбодрило нас.

— Давай споем, — предложил Сергей и, не дождавшись моего согласия, тихо-тихо запел нашу любимую:

Орленок, Орленок, блесни опереньем,

Собою затми белый свет...

Со двора донесся громкий окрик часового:

— Молчать, руссишь швайн!

Мы продолжали петь. Раздался выстрел.

— Ах, гад! — произнес я и рванулся к двери, но Сергей удержал меня. Я, конечно, погорячился. К нашему домику на выстрел прибежали еще несколько солдат, и если бы мы выскочили, то нас прикончили бы на месте.

Глубокой ночью мы выбили дверь и выскочили из хаты. Часового, который нес охрану, я ударил по голове поленом, а Сергей выхватил у него из ножен тесак и заколол. Захватив его винтовку и пояс с патронами, мы благополучно выбрались из деревни. Помогли нам в этом кромешная тьма и густой туман.

Дважды ощутив холодок близкой смерти, мы теперь старались избегать встречи с немцами: шли осторожно, понапрасну не рискуя. Линию фронта решили переходить ночью. Здесь снова несколько раз натыкались на немцев, попадали под обстрел, отстреливались и лишь на рассвете вышли к Днепру. В ближайшем лесу за рекой были наши. Затем без особых приключений прибыли в Вязьму, в свою часть.

Володя закончил свой рассказ, и мы еще долго шли молча. Я думал о том, что с такими ребятами можно идти на любое дело. Эти не растеряются, не раскиснут, ничего не побоятся. И все-таки спросил:

— А страшно было?

— Тогда нет. Страшно теперь, когда вспоминаешь, что чуть было не погибли из-за собственной неосторожности, так и не выполнив задания до конца.

Враг рвется к столице

В ночь на 5 октября Государственный Комитет Обороны принял специальное решение о защите Москвы. Главным рубежом сопротивления была определена Можайская линия обороны, проходившая от Волоколамска до Калуги. В Можайск по шоссейной и железной дороге стали прибывать свежие части с Дальнего Востока. Это были хорошо укомплектованные и вооруженные пехотные и танковые дивизии. Между тем, преодолевая ожесточенное сопротивление наших войск, немцы к 10 октября захватили города Гжатск и Сычевку. Обстановка на фронте становилась все напряженнее. Для отдыха времени не оставалось.

Уже через несколько дней после прибытия в Можайск наша группа была сформирована. Командиром группы назначили старшину милиции Григория Трофимовича Лаврова.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес